Ведь полезных (в смысле — годных для переработки) отходов, по всей России — просто непредставимое количество. При умелом подходе, можно было бы даже закупать отходы за умеренную цену в республиках бывшего СССР и, может быть, в Монголии, Китае, Северной Корее, Румынии, Болгарии…
В некоторых развитых странах существуют "мусорные короли" (подобно "королям" спичечным, нефтяным, алюминиевым), нажившие целые состояния на переработке отходов. У нас само словосочетание "мусорный король", звучит смешно и почти позорно. Но американцы недаром говорят, что: "деньги — это всегда серьёзно". Можно американцев не уважать, можно их даже ненавидеть, но — как можно не учитывать опыт самой богатой страны мира?!
Впрочем — я опять здорово отвлёкся. Глупо говорить о переработке отходов в стране, в которой в разряд отходов зачислены сами её граждане. Вот уж воистину — глас вопиющего на свалке…
Сейчас я знаю о нескольких "полигонах" в Подмосковье. Но тогда — голодный, раздетый и без копейки денег — попёрся на первую же свалку, о которой услышал от уборщицы на Курском вокзале. С этого самого вокзала поезда и электрички идут не только на Курское, но и на Горьковское направление. По этому самому горьковскому (фактически — нижегородскому) направлению, существует платформа "43-й километр". Там и была тогда свалка — поодаль от остановки, километра два ещё надо было идти через крупный дачный посёлок (интересно — какова была стоимость участков в этой "припомоечной" местности?).
Некоторое время довелось мне жить в небольшом заболоченном, хилом леске, чуть в стороне от "полигона" — в огромном картонном коробе, уж не знаю из-под какого агрегата. Картон был настолько прочным, что по нему можно было бить кулаком — он только немного прогибался. Видимо это был не совсем картон — была наверное добавлена какая-то химия. Я его кантовал в лес от самой свалки — благо по весу этот короб был не особо тяжёлым. Так и обзавёлся жилищем. Рядом костёр разложил. Кой-какую старую посуду раздобыл — уж драил-драил её песком и найденными остатками стирального порошка!.. Вместо постели — куча веток. Вообще-то на свалке не столь уж трудно тряпьём разжиться — но как-то не мог до конца преодолеть в себе брезгливости. Да и не собирался тут тормозиться надолго.
Днём промышлял, выискивая бутылки. Хорошо тем, кто собирает их в городе — там они чистенькие. А здесь каждую бутылку приходилось тщательно отмывать от грязи, полоскаясь в ледяной воде (ночами уже подмораживало) оставшейся после дождей, в невесть зачем вырытых неподалёку котлованах. Интересно, что как бы ни было тепло днём, руки в холодной воде коченеют моментально. Приходилось то и дело вытирать их насухо (для этого должна быть под рукой более-менее сухая тряпка) и отогревать на солнышке (от частого вытирания их начинало саднить). А потом — опять в ледяную воду. Бутылок-то много нужно, платят за них копейки. И действовать необходимо быстро — ведь их ещё в город везти, а там искать где бы сдать чуточку подороже. А у приёмщиков — то денег нет, то тару не подвезли, то цена не такая какой была вчера, то вообще у них закрыто. Доходило до того, что иной раз возил полные сумари (довольно грязные и на весь вагон звенящие) в Солнечногорск, в Тверь, в Рязань (там одно время бутылки хорошо принимали, почти без выходных и значительно дороже чем в Москве). Это не очень-то комфортно — жаться где-нибудь в уголке и ловить на себе презрительные взгляды пассажиров, словно насквозь буравящие и в самую душу проникающие. А электрички ведь бывают и переполненными, и ревизоры по ним шастают, и ехать не так уж мало. Каждый день, каждая поездка — испытание, удар кувалдой по нервной системе. Конечно, бутылки в сумках можно переложить газетами, чтоб они не бренчали. Но — вид самих сумок и одежды человека, и специфический запах свалки, въедающийся намертво в каждую нитку одежды — куда от этого деться, как скрыть?..
А вечером жёг костёр из полусырого хвороста в своём леске и варил какую-нибудь бурду из того, что находил "мимоходом" (во время поисков бутылок) на всё той же свалке. Без термической обработки, тщательного вываривания-выжаривания, ни к чему не прикасался, как бы есть ни хотелось.
С костром тоже приходилось проявлять осторожность — тем более, если жжёшь его не просто где-то в сторонке, а у входа в жилище, хотя бы ради небольшого обогрева. Тут большую роль ветер играет. Если дым несёт прямо в короб (да в любое жилище) — можно ведь и угореть во сне. Это не считая искр, способных здорово попортить одежду. Солженицын в своём "Архипелаге" упоминает о рассказах старых зэков, уверявших, что где-то на Беломорканале заключённых иной раз убивали, загоняя на костры. Правда, сам писатель оговаривается, что ему лично такой способ убийства представляется трудноисполнимым.