Если бы электричка в это время шла мимо мелких платформ — я бы, после происшедшего, выскочил на одной из них. В крайнем случае — остановил бы состав стоп-краном и вышиб стекло. Но, по закону подлости, она как раз подходила к Мценску — тютелька в тютельку. А это всё-таки город, с населением 70–80 тысяч жителей. Кто-то успел вызвать милицию…
Кстати — как оказалось, всё это время, буквально на соседней скамейке, сидел переодетый в гражданское милиционер. Он и не подумал ни во что вмешиваться. Потом, на суде, его малость за это пропесочили. Но мне такое поведение, в принципе понятно — в наше время глупо искать приключения на свою задницу. А уж если ревизор их искал — так пусть один ими и наслаждается.
Мценские станционные менты, предпочли как можно скорее от меня отделаться — вызвали из Орла конвой и сказали досвиданья. Видимо не хотели портить свою районную статистику, или ещё что-то в этом роде. Электричка шла из облцентра — вот пускай в облцентре и разбираются.
Конвой представлял собой уникальное зрелище (читатель может усомниться, но я готов поклясться чем угодно в правдивости каждого своего слова). Несколько пьяных небритых рыл, практически не обращали на меня внимания, будучи заняты куда более важными делами — они всё время цепляли шнырявших по поезду торгашей, продававших мороженое, пиво и прочую снедь. "Дай-ка нам мороженого!.." — "Да ты чё одно суёшь — мы чё его, по очереди облизывать будем?!.."
"Да я ещё не наторговал ничего!"
— "Ты не выёбывайся, мать твою ёб — а то мы щас наизнанку вывернем!.." "Эй ты — дай пива! Больше дай!.."
И так — всю дорогу. Занятие это было настолько увлекательным, что лишь довезя до КПЗ, один из них, спохватившись, спросил у меня: "Ах да — как твоя фамилия-то?.."
Как я потом убедился — они не были оригиналами. Пьянство для ментов Орловщины (любого района) — норма жизни. Уверен, что и в других областях дело обстояло не лучше. Вообще, за те неполные два года которые я пробыл на свободе, в системе МВД произошли заметные перемены к худшему. Милиция, в отношении дисциплины, здорово опустилась. Опустевшие-было при Горбачёве тюрьмы (то бишь — следственные изоляторы) теперь были набиты битком. Кормили зэков скверно, обращение было паскудным. Когда мне говорят что-то про 1937 год, я не спешу ахать и охать. Для людей простых и небогатых, тридцать седьмой год был во времена "позднего" Ельцина. Насчёт Путина и Медведева — не знаю, при их власти мне сидеть не приходилось (сомневаюсь, что стало полегче. С чего бы?), но насчёт второй половины девяностых годов — никаких преувеличений. В камерах, рассчитанных на 8 человек, находилось, как минимум, двадцать. И всё население этих камер, подпадало под одно краткое определение — нищета. До 90 % этих людей, сидели за мелкие кражи (например — за банку огурцов, или шмат сала). У новичков даже ленились спрашивать: "По какой статье?" Говорили: "Как все?" — "Ага." "Понятно…"
В нашей камере, из двадцати человек, был лишь один, обвиняемый в убийстве — парень двадцати двух лет, который, после пыток, имел седые виски и жил на таблетках. Конечно, его могли бы и не пытать — если бы существовали доказательства того, что убил именно он. Но в том-то и дело, что доказательств не было. А работать менты не любят. Пытать — оно проще. К нашему сокамернику, главным образом, применялась пытка под названием "плавание". Суть её заключалась в том, что человека ложат грудью на край стола, головой вниз. Кто-нибудь из истязателей, потяжелее, садится ему на спину. Таким образом, грудная клетка, на которую давит вес одного из палачей, врезается в край стола. И, в таком положении, под давлением, человека медленно спускают вниз — так, что грудь и живот (от ключицы до паха) "проезжает" (напомню — под давлением) по краю стола. В том числе и область сердца (на это в основном и расчёт). Пытаемый, при этом, нередко теряет сознание. До смерти дело обычно не доводят (не из гуманности — просто придётся потом нового "подозреваемого" искать, канитель дополнительная). Но если всё же помрёт ненароком — невелика потеря. Мало ли у нас в тюрьмах умирают от "сердечной недостаточности"?