Так что подозрения поляков в отношении советских пограничников, были вполне оправданными.
Но — меня выдают из-за границы. Целого и невредимого, в присутствии каких-то дипломатов и под пристальными взглядами целой толпы польских солдат и офицеров, которые как раз и ожидают какой-нибудь зверской выходки со стороны советских "братьев" — прямо на границе.
А с иностранцами (даже с задрипанными союзниками по соцлагерю, вроде монголов, ангольцев, или эфиопов) в СССР (равно как и в Российской империи, и в сегодняшней России) всегда считались куда больше, чем с родными русаками. Плюс к этому — уже началась "перестройка". Пятнистый Миша уже начал толкать многочасовые речи о гуманизме и "социализме с человеческим лицом". Видимо и эти "веяния" как-то сказались.
В общем, советские погранцы тоже начали свои понты садить — привезя к себе, первым делом повели в столовую, поставили на стол борщ, кашу, кисель. Ешь мол, дорогой товарищ, да любуйся нашей добротой…
Правда некоторые солдаты, втихаря передавая мне сигареты (не знали что я не курю), шёпотом рассказывали, как их заставляли под каждый куст заглядывать и поля чуть ли не с граблями прочёсывать; оказывали и другие знаки внимания. Но это были единичные, редкие исключения. При этом они всё время оглядывались, опасаясь не только офицеров, но и своих сослуживцев-солдат. Они-то (и не только, впрочем, они) и рассказали мне, что бывает с теми, кого удаётся задержать при попытке перехода границы.
Я в свою очередь, закормленный поляками, позволил себе слегка покапризничать — дескать, пошли вы нахрен со своим угощением; ещё отравите, волки позорные!..
Во Львове держали меня в тюрьме КГБ (в изоляторе, то есть — у нас ведь нет тюрем, мы такие стыдливые…). Это огромное старинное здание в несколько этажей — не считая подвалов. Здесь ещё австрийская тюрьма располагалась — когда Львов был Лембергом. Потом там разместилась польская каталажка, затем — советская; после — германское Гестапо. Потом — опять советская тюряга, созданная специально для "государственных" преступников. Спецслужбы Австрии, Польши, СССР, гитлеровского Рейха, и вновь СССР (наверняка и сегодняшней незалежной Украины), заботливо передавали друг другу, из рук в руки, в целости и сохранности, сей ценный объект. Рушились империи и диктаторские режимы, вдребезги разносились заводы и фабрики, школы и больницы, клубы и жилые дома. Беззастенчиво попирались границы и отправлялись в мусорные корзины международные договора, исчезали одни и рождались другие государства; войны огненным валом проносились — то с запада на восток, то с востока на запад, перехлёстывая, кажись, через каждый камень. А тюрьма — стояла и стоит. Она всем нужна.
И во всём этом громадном здании, нас — таких жутких государственных преступников — было два-три человека единовременно. А охраны, естественно — полный штат. То есть — гораздо больше чем нас.
Несколько месяцев я провёл в одиночке. Впрочем — книги были. Поэтому одиночество не было слишком тяжким. От нечего делать я даже проштудировал Большую Украинскую Энциклопедию — на украинском языке. Естественно, понимал — с пятого на десятое. И всё же, какая-никакая, пища для ума. Потом появился сокамерник — солдатик, сбежавший из воинской части, дислоцировавшейся в ГДР. Сам — родом из Павлодара, что в Казахстане. Облик: полуевропейский-полуазиатский. Фамилия чешская — Рачек. В общем — типичный представитель "многонационального казахстанского народа", той этнической каши, которая была намешана ссылками в Казахстан самых разных народов, а затем массовым загоном в казахские степи громадных толп "целинников" со всей страны. Этот "условно русский" парень из Казахстана, служил в десантуре. Только бежал он не от нас, а к нам (бывают оказывается и такие чудаки). Прошёл и Восточную Германию (правда, при помощи какого-то старика-немца), и Польшу. Преодолел советскую границу. Сам явился сдаваться на погранзаставу в Раве-Русской (Львовская область). Почему-то вообразил, что, раз он бежал не на Запад, а на Восток — его похлопают по плечу, восхитятся проворством и преданностью, погрозят для приличия пальцем и домой отпустят (ну, или пошлют служить в другую часть). Да ещё имел глупость честно рассказать о том — где, когда и как, воровал еду и сохнущую на солнце одежду. А слова-то в протокол заносятся. А из ГДР (там вообще ничто плохо не лежит и люди по любому поводу в полицию стукнуть рады), да из Польши, подтверждения приходят — верно, мол, пропадало там-то то-то и тогда-то… В общем навис над ним срок — не только за дезертирство и нелегальный переход границы, но и за кражи. И ведь всего в 60 километрах от границы с Западной Германией служил — возможность уйти на Запад была, если бы он этого только захотел.