Демобилизуясь из армии, солдат-"вэвэшник" обычно переодевается в гражданскую одежду и старается поменьше брякать языком о своих подвигах — потому что есть, в принципе, какое-то сознание позорности такой "службы". Но душа его уже искорёжена. Психика уже развращена сознанием превосходства над определённой частью окружающих и чувством безнаказанности.
Поэтому, как правило, такой моральный инвалид плавно перекочёвывает на работу в милицию-полицию, в ОМОН-ОПОН, в какую-нибудь охрану. И вновь он оказывается в ипостаси сверхчеловека, которому начхать на окружающее его "быдло". В свою очередь, в глазах окружающих он — нечто вроде оккупанта. И пока сохраняется такое отчуждение между собственно народом и "правоохранительными органами", все разговоры о национальном примирении, о "невозврате к тоталитарному прошлому" и о торжестве демократии — не более чем словесная шелуха.
3
Наконец, я — за воротами лагеря. Помню, в какой-то французской книжке, вычитал рассказ об освободившемся из тюрьмы узнике, который окидывал радостным взором расстилавшиеся перед ним холмы, леса и поля. Вчерашнему французскому зэку хотелось бегать и скакать, приплясывая и напевая весёлую песенку…
В Коми зимой особо не попляшешь: узенькая тропинка протоптанная в снегу, вьётся меж сугробами, иные из которых — в рост человека. Идёшь, словно в траншее. Ярким пятном на бело-сером фоне полыхает красный флаг, который и сейчас — в 1994 году — как ни в чём не бывало, полощется над зоной. Весьма символично. Действительно — ведь никаких улучшений, с распадом СССР, в лагерях не произошло. Наоборот — стало заметно хуже, особенно если сравнивать с Советским Союзом именно "горбачёвской", либеральной эпохи.
А ветер метёт и метёт колючей снежной пылью. На душе тяжко — будто гора навалилась. Только тот кто сам не сидел, способен думать, будто сразу за воротами освободившемуся зэку охота пуститься в пляс. Представьте себе, что у вас, после перелома, неправильно срослась рука или нога — и теперь её предстоит ломать по-новой. Это во благо конечно — но разве приятно?!.. Так и психика, вся нервная система зэка — искорёжена в ненормальных лагерных условиях и уже одеревенела в этом искорёженном состоянии (за столько-то лет!). А теперь — новая ломка, на новый (пусть и лучший) лад. Года два-три, как минимум, будет ныть и колоть душевная травма. А потом (как и перелом кости, на непогоду) будет давать о себе знать при каждой нервотрёпке, до самой смерти. Недаром многие судимые частенько спиваются — уже после освобождения, когда казалось бы всё уже позади. Боль души пытаются глушить водочным псевдонаркозом.
Освобождение после долгой отсидки — это прежде всего шок (не менее тяжкий, чем шок при аресте). Конечно — если эта отсидка не длилась пару-тройку недель.
Что интересно — зимний ветер в Коми (летом этого нет) заставляет телеграфные провода гудеть как-то по-особому зловеще. Я никогда не слышал подобного гула нигде в Центральной России. Казалось бы — ну что такого необычного может быть в гудении телеграфных проводов? Но нет — здесь на севере, это нечто особенное. Этот тоскливый звук невозможно передать словами — его нужно услышать. Также как невозможно передать словами тревожное ощущение, в один из таких вечеров (перед наступлением сильных морозов), когда видишь странное явление природы — лучи слабого (но достаточно хорошо видимого) мерцающего света, поднимающиеся вверх от всех продолговатых предметов (например — от фонарных столбов).
Много позже, на станции Михайловский Рудник, Курской области, довелось мне краем уха услышать, как какой-то старый цыган, часто кашляя, прокуренным до хрипоты голосом рассказывал собеседнику (русскому мужичку — видимо своему знакомому), о том как ездил "к сыну на свиданку", на север. Я не ставил своей целью подслушать и запомнить весь разговор (мало ли кто с кем о чём-то болтает на вокзале). Да и вообще наверное не обратил бы на них внимания. Но одна фраза заставила вслушаться: "…Ой! Ты золотой не знаешь как это страшно — сугробы кругом, бараки почти не видно, одни крыши торчат, мороз, ветер, и провода так жутко гудят! Это ужас, настоящий ужас — словами не передашь!.."
Да, действительно — приятного мало.
Порой, находясь в тех краях, я склонен был верить в то, что Коми — проклятая земля. Говорят что ещё одному из царей, какие-то не в меру изобретательные придворные блюдолизы, попытались подбросить ценную идейку — ссылать осужденных в район междуречья Печоры и Воркуты. То есть — как раз туда, где сегодня расположена эта самая республика. Но царь (не ограниченный никакой конституцией деспот) ответил, что осужденные — тоже люди, и негоже, дескать, над ними так издеваться.