Выбрать главу

Одно было хорошо — этапы из Харькова уходили часто. Город расположен на перекрёстке железных дорог. Долго на той пересылке люди не задерживались. Вскоре и я "ушёл" — на Воронеж.

В Воронеже было веселее — и как-то дружнее. В стенах между камерами зияли дыры ("кабуры") — пользуясь которыми, зэки передавали друг другу всё что угодно. Вертухаи (там их называли "попкари") бегали наперегонки, высунув языки, покупая зэкам чай, курево, продукты, водку, одеколон — всё что угодно, только плати. Правда, бардак имел и обратную сторону — все постели состояли из старых-престарых и драных-передраных матрацев, обильно населённых клопами. Больше на нарах не было ничего. Не всем и такое богатство доставалось. Но дышалось куда легче, чем в Харькове!

Промариновав с месяц в Воронеже, отправили меня в конце концов в колонию, расположенную на окраине этой же Воронежской области, в городе Россошь.

14

В Россоши я отсидел четыре года, из предназначенных мне шести. Не испытываю особого желания описывать лагерные будни. Без меня хватает тех, кто смаковал и будет смаковать тошнотворные подробности жизни в этих зверинцах для людей, воспевая несуществующую блатную романтику, или потешаясь над нравами зэков (а сам-то каков будет, если попадёт за решётку?). Память останавливается лишь на тех или иных "деталях", связанных именно с той, переломной для всей страны эпохой, аккурат в которую довелось мне отбывать заключение. Так уж случилось, что сидеть довелось — и "при коммунистах", и "при демократах".

Это было время огромных надежд — и не менее огромных разочарований. Чувствовалось, что целый пласт истории сдвинулся с места и началось какое-то движение к плохо представляемому финишу. Невольно вспоминались строки: "Блажен, кто посетил сей мир — в его минуты роковые…"

Иной раз, несмотря на трагизм моего личного положения, доводилось даже ловить себя на мысли, что жить становится интересней.

Придя этапом на зону, пристроился там относительно сносно. Работал маляром. Красил детали сельскохозяйственных машин и автоприцепы — не кисточкой, разумеется. И хотя в то время половину заработка у заключённых высчитывали, получал более-менее прилично. В зоновском ларьке особых разносолов не водилось, но тех продуктов которые были — вполне хватало. Выписывал двадцать наименований газет и журналов, стоивших сущие гроши. В одном цеху со мной работал "смотрящий" отряда (бараки именовались и именуются отрядами — отголоски тех времён, когда зэков пытались организовать по армейскому образцу) — то есть, неформальный лидер, уголовный "авторитет". Никто ничего удивительного в этом не усматривал — тогда работали все. Всем работы хватало и всем за работу, хоть что-то да платили. Невозможно было представить себе "блатного", нигде не работающего. Правда, если в лагере оказывался какой-нибудь проворовавшийся директор — его старались пристроить где-нибудь в библиотеке, парикмахерской, либо сапожной мастерской. Тем не менее, факт остаётся фактом — директора и прочие шишки, в те времена тоже сидели, пусть и не в слишком большом количестве, и с кой-какими поблажками.

Для всех, не имеющих законченного среднего образования, было обязательным обучение в средней школе. Помимо этого, можно было бесплатно получить профтехобразование.

Учителя в школе подобрались приличные — с громадным стажем, пожилые, выдержанные. Глядя на них, я невольно вспоминал педагогов из обычных школ, в которых когда-то учился. В массе своей глуповатые, неопытные, интересующиеся не столько знаниями ученика, сколько сплетнями о его родителях, нередко истерично-агрессивные, они оставили скверный след в моей памяти и паскудный осадок на душе. Когда сегодня я слышу как иные учителя жалуются на жизнь, торгуя на рынках трусами и лифчиками — не могу найти в себе силы на сочувствие. Многих учителей "советской закалки", к детям просто нельзя подпускать на пушечный выстрел — также, впрочем, как и детсадовских воспитателей. Особенно это касается женщин. Пусть кто угодно со мной не соглашается, пусть смеётся или негодует, но я давно пришёл к выводу, что среди молодых женщин трудно найти большое количество таких, у которых разум довлел бы над эмоциями, которые умели бы не делить учеников на "плохих" и любимчиков, умели бы не быть мелочными, мстительными, тщеславными, могли бы поставить себя на место другого человека. Недаром и Библия запрещает женщинам учить.

Доводилось слышать о том, что в либеральнейшей Швеции, общество всполошилось, когда выяснилось что в местных школах "аж" 15 % учителей — женщины. Психологи забили тревогу… Если это правда — то что ж говорить о несчастной России, в которой учителя-мужчины составляют, от силы, те самые 15 %?..