Крутятся в том же зале и другие мать с сыном — тихие, молчаливые, какие-то обтрёпанные. Из Тверской области приехали, клюкву на местном рынке продают. Говорят — у них там она дешёвая, не разживёшься, а в Москве торговать не позволяют. Вот, в Орле выкручиваются.
Вечерами откуда-то появляется явный бомж — ещё довольно крепкий старик. Говорят — бывший мент. Я верю. Верю что этот мусор спился и потому теперь бомжует. На него похоже. Эта паскудная профессия навсегда оставляет отпечаток на человеке. Пускают его в зал бесплатно — так сказать, по блату. На других бомжей он глядит сычом, иной раз бурчит что-то себе под нос, матерится, даже пробует кулаками намахиваться. Но — только на тех, кто явно перед ним робеет и одет очень уж плохо. Однако, достаточно и очень плохо одетому бомжу, посмотреть ему в глаза и спокойно сказать: "Что, мразь мусорская — тебя ещё на перо не посадили?" (сам был свидетелем подобной сценки), как руки бывшего мента опускаются и глаза начинают беспокойно бегать. Выходить ночью на улицу он боится. Били уже не раз. Грозились убить. Мои знания о нём поверхностны, почерпнуты из обрывков чужих разговоров. Тех кто одет более-менее прилично, он избегает, ложась на ночь на самую дальнюю скамейку. А я одет достаточно прилично.
Крутится в платном зале и юркий старикашка, у которого есть родня в городе, есть в принципе, где переночевать. Но родня его не жалует. Да и есть за что. Старичок судимый — но это ещё полбеды. Беда в том, что он "кумовой" — на оперов работает. Вынюхивает, высматривает, в доверие влезть пытается. Вежлив и услужлив до приторности, что называется — без мыла в жопу лезет. Особая мерзость ситуации заключается в том, что как раз в доверие судимой публики, нечистой на руку, этому деятелю влезть очень непросто — его знают. Орёл не такой уж огромный город, на всю область имеются только две зоны, сидят в них в основном местные — в такой ситуации стукачу сохранять инкогнито архисложно. И кроме того, у судимых особый нюх на подобную шваль. Он опасен прежде всего для несудимых, для простых, так сказать, людей — которых сам же может толкнуть на что-то противозаконное, чтобы потом заложить. Говорят, его тоже грозились зарезать. Да что-то долго собираются…
Вещи уже малость подсохли. Ещё час-полтора, и можно будет закругляться. Спешить особо не стоит — в платном зале нет туалета. Если приспичит — надо предупредить дежурную и идти вниз. Там находится платный туалет. Поодаль, за вокзалом, у трамвайного кольца, есть и бесплатный. Но его порой на ночь закрывают. А иной раз туда наведываются опера, хватают справляющую большую и малую нужду нищету — бьют, ломают пальцы, требуя признаться в кражах с пригородных дач. Почему менты атакуют именно этот несчастный сортир, мне самому не совсем ясно. Но лучше туда не ходить. Ночью "в туалет" можно сходить у любого забора, или стены.
В общем — в платный зал лучше вселяться попозже. Притом, что сам этот зал на редкость тёплый. В подобном же зале в Рязани, можно замёрзнуть насмерть. В Туле и Курске — легко подхватить простуду, от свободно гуляющих холодных сквозняков. И даже в Брянске заметно прохладнее. Так что в Орле — почти люкс.
Трамваи ходят допоздна. Тут тоже всё нормально. Но ехать ведь надо далеко — на другой край города. Это — минус. За такой долгий путь, могут и ревизоры наведаться. Правда, они в Орле не очень борзые, но всё равно — лучше избегать подобных встречь.
Однажды, во время такой вот поездки, довелось наблюдать странное явление. На одной из остановок, в открывшиеся двери задней площадки, впрыгнула собачёнка — небольшая, рыжая, смахивающая на лисичку. Одна, без хозяина. По ней не было заметно, чтоб она заблудилась, вторглась случайно в чуждую для себя среду. Взгляд спокойный и даже вполне осмысленный…
Двери закрылись, трамвай поехал. Псинка слегка качнулась, оглянулась, отряхнулась — как актриса перед выходом на сцену — и начала обход вагона. Спокойно, не торопясь, никого не пропуская, начиная с самых задних сидений, она обошла пассажиров. Всех до единого. Подойдёт, заглянет в глаза, постоит так секунд пять — и переходит к следующему. Никакой суеты, ни одного лишнего телодвижения.
Кто-то, конечно, просто отворачивается. Кто-то достал кусок батона. Собака поставила на этот кусок лапу — чтобы он не елозил по полу — и, не виляя хвостом, не выпрашивая ничего дополнительно, спокойно съела хлеб, откусывая небольшими кусочками. Видно не была очень голодна — не давилась, не пыталась проглотить всё сразу. Или не могла легко жевать и глотать из-за старости.