Капитан протянул ей оставшиеся документы, и, поднявшись, отошел к окну, наблюдая за происходящим во дворе.
— Как закончишь — можешь быть свободна, — не поворачиваясь, добавил он.
***
Каждая миссия после последней была словно полотно, на котором размазали свежие алые краски: кровавое месиво из изуродованных тел разведчиков и титанов, такие же окровавленные зеленые плащи, и только капитан и его режущий, словно лезвием клинка взгляд, оставались четкими в сознании: он наблюдал за ней. Наблюдал в столовой, на тренировках, на построении, при случайной встрече: Микаса чувствовала, будто даже в ее мыслях не было безопасно и бежать некуда. Сомнения в правильности собственных действий вытесняли образ брата, выгравированный на задворках сознания; Эрен становился только сильнее, уже не нуждаясь в ее опеке, а сама Аккерман оставалась прежней, на пределе своих сил и возможностей — ей попросту некуда было расти. Нездоровое желание оберегать брата, сузившее кругозор только до него, сыграло с ней злую шутку: Микаса ощущала себя одинокой и уязвимой.
Единственным, кто позволял себе беспардонно вторгаться в ее пространство, стал Капитан Леви. Все происходящее только и наталкивало Микасу на мысли о нем, даже ненавистные дежурства. Каждая бессонная ночь, проведенная на кухне, казалась ей настоящим испытанием. Но именно последнее ночное дежурство выдалось невообразимо тяжелым. Микаса чувствовала, как от недосыпа и усталости, превращающей каждую кость в желе, дрожали руки и гудели мускулы. Капитан знал, как трудно будет ей каждый раз отсиживаться на кухне в окружении нескольких мешков картофеля, который должен быть почищен к утру. Он наказывал ее за то, что она так долго училась контролировать свои порывы.
Микаса знала, что совершала импульсивные поступки, ставила, как ей иногда казалось, под угрозу непоколебимый авторитет капитана Леви, не думала о жертвах, которые могут вызвать ее отчасти глупые решения. Ей прощалось все из-за хороших боевых навыков и завидной живучести, но Аккерман понимала: чем больше капитан вклинивался в ее реальность, сотканную из непреодолимого желания защитить единственного любимого человека, тем меньше становилась вероятность, что очередное непослушание сойдет ей с рук. И наказания становились все хуже и хуже. Девушка тряхнула головой в попытке выбросить из головы обрывки дня, когда Капитан в своей изощренно-унизительной манере оттаскал ее за волосы. После этого Микаса контролировала даже собственный взгляд в страхе, что он заподозрит ее в очередной оплошности.
Ей вспомнилось, как на следующий день после их «разговора», на тренировке им нужно было разбиться на пары для спарринга: к ее большому сожалению не осталось никого свободного, кроме самого Капитана.
Когда они приступили к тренировке, Микасе казалось, что он наносил удары со всей мощью, с особой ненавистью, а не как им лично было приказано изначально — в пол силы. Ее тело плохо слушалось, и Аккерман едва успевала парировать град ударов, обрушившихся на нее совершенно неожиданно, без предупреждения. Сквозь маску привычного невозмутимого выражения на его лице не проступало ни единой эмоции — таким же нечитаемым был его взгляд, внимательно наблюдающий за ней. В какой-то момент, почти подставившись под его кулак, Микаса неудачно увернулась, падая на пожухлую траву. Желание взглянуть на брата в порыве заглушить горечь, разливающуюся внутри, внезапно обрушилось на нее, лишая контроля.
Микаса смотрела на свои подрагивающие руки, опустив голову. Пот прохладными дорожками скользнул по разгоряченной коже, заставив вздрогнуть, но холодно ей стало вовсе не от этого, а от надменных серых глаз, режущим взглядом проходящихся по ее лицу. Аккерман неотрывно наблюдал за ней, будто ждал, когда ее собственный взгляд скользнет за Эреном и она вновь поддастся рабскому искушению отыскать брата в рядах тренирующихся кадетов. Микаса знала, что за этим последует, и от внутреннего противоречия, когда собственное благополучие выступало против желания увидеть брата, под ребрами предательски задрожало сердце. Она больше не знала, что правильно, как нужно поступить; действительно ли Эрен нуждался в ее заботе в таком количестве, и не были ли ее порывы находиться рядом с ним лишь способом утихомирить внутреннюю бурю из тоски и одиночества?
Мысли путались в вязкий ком, давящий в затылок ноющей болью. Микасе хотелось поговорить с кем-то, спросить, что ей делать дальше, как выбраться из бесконечного болота, затягивающего ее все глубже и глубже. Может, она действительно делала неправильные выборы?
От долгих размышлений веки становились неконтролируемо тяжелыми. В очередной раз сонно качнувшись над огромным чаном с кожурой под ногами, Микаса решила, что ей необходимо срочно покинуть душное помещение кухни хотя бы на несколько минут. Вытерев руки полотенцем, она тяжело поднялась и бегло оглядевшись, ступила в темный коридор. Было давно за полночь: в мутные окна безостановочно стучали капли дождя, слышались оглушительные раскаты грома.
От пола и вековых каменных стен, поросших кружевом мха, веяло сыростью и прохладой, в бледном пламени факелов едва проглядывались очертания помещения. Сонливость своими тяжелыми каменными руками давила на плечи, концентрировалась где-то в коленях, отчего каждый новый шаг давался Микасе все сложнее и сложнее. Она не злилась на Капитана за подобное «наказание», в какой-то мере это пошло ей на пользу: параноидальные мысли о том, что с Эреном могло что-то случиться, отошли на второй план. У нее появилась возможность подумать о себе и об окружающих людях, которых она не замечала прежде.
Донесшийся с дальнего угла шум привлек внимание Микасы: нахмурившись, девушка устремилась в глубь коридора, задержав дыхание от накатившего чувства тревоги. Притаившись в темном закоулке, она осторожно выглянула в сторону противоположной стены, жадно выхватывая сцены происходящего в подрагивающем пламени факелов.
У стены торопливо копошились два человека: парень и девушка, как поняла Микаса. Форменная рубашка и брюки на девушке были приспущены, за неловко скомканной одеждой проглядывалась линия хрупких плеч и ключиц, поглаживаемых мужскими пальцами. Со стороны казалось, что парень с силой вдавливает девушку в стену, придерживая, но приглядевшись, Микаса поняла, что происходит на самом деле.
От смущения и стыда липкий жар опалил кожу и грудь, медленно перемещаясь на щеки. Парень несдержанно постанывал от прикосновений своей спутницы, залезшей свободной рукой под его куртку. Им будто было все равно на то, что их могут заметить и поймать, особенно, если это будет Капитан Леви. Интересно, какое наказание он придумал бы для них? Микаса с трудом подавила смешок, представляя лицо старшего по званию, оказавшись он на ее месте.
Любопытство еще никогда не подстегивало ее настолько, как сейчас. Невероятный прилив стыда и заинтересованности Аккерман ощутила в тот момент, когда решила продолжить наблюдать в надежде узнать, кто же это был там, у стены, распаленный любовными страстями настолько, что наплевал на приказ Капитана не шастать по замку ночью. И почему они не занялись этим в комнате?
С трудом игнорируя происходящее, Микаса перевела взгляд на лицо девушки, узнавая в искаженном в удовольствии лице черты Саши. Запыхавшаяся, с растрепанными волосами, спадающими на плечи, она крепко держалась за плечи мужчины, придерживающего ее за обнаженные бедра. Он был немного ниже ее ростом и чем-то был похож на Конни. Или это был он?
Аккерман не верила своим глазам. Усталость отступила и сознанию вернулась некоторая ясность, с которой пришло и осознание: теперь им всем не по четырнадцать лет и настало время, когда в скучную, местами смертельно-опасную солдатскую жизнь постепенно приходили и другие вещи, такие как заурядные человеческие чувства.