Жар, вспыхнувший в месте соприкосновения их кожи, пополз выше, теплясь на шее и щеках. Ее помутневший взгляд невольно скользнул дальше, по руке, обтянутой плотной серой тканью, к красиво выступающим косточкам ключиц в разрезе кофты, к приоткрытым губам. Кровь в ушах грохотала так, что Микасе показалось, если капитан что-то скажет — она не услышит.
Тряхнув головой в попытке собрать остатки самообладания, Аккерман оторвала взгляд от чувственного рта, тут же сталкиваясь с глазами, казавшимися черными во мраке комнаты: он наблюдал. Склонив голову набок, вдруг нахмурившись, ощупывал пытливым взглядом ее пылающее в смущении лицо. Капитан явно заметил, как она разглядывала его в ответ на мимолетное касание. И от этого ее сердце на секунду замерло, тут же неконтролируемо-быстро заметавшись за ребрами.
Даже когда тепло чужих пальцев исчезло, Микаса не смогла вернуть себе контроль, напрочь покидающий ее тело рядом с ним. Так случалось каждый раз, стоило ему оказаться в радиусе пяти метров, но больше всего Аккерман пугало то, что и мысли о нем затягивали ее разум в блаженную, сладостную пучину мечтаний. Это было… слишком.
Он с подозрением оглядел подарок, повертев его в руках, а затем потянул за края ленты, завязанной в аккуратный бантик. Раскрыв хрустящую бумагу и вытащив шарф, вопросительно взглянул на Микасу.
— Что это, Аккерман?
Она опустила голову и сделала шаг к нему, подойдя почти вплотную, ведя плечами в попытке избавиться от дрожи, пробежавшей меж лопаток от предвкушения близости. В практически абсолютной темноте обоняние обострилось, и Микаса ощутила, как в нос ударила привычная холодная свежесть. Так пахло зимой, по утрам, когда мороз нещадно кусал за щеки, когда в мире не существовало ничего, кроме этой волнующей, обжигающей чистоты. Ей хотелось склониться к его шее и уткнуться носом в кромку волос за ухом, вдохнуть этот запах, чтобы зимние утра никогда не заканчивались.
Забрав шарф из его рук, Микаса бережно развернула мягкую ткань, затаивая дыхание, и одарила капитана прямым взглядом. Близость его тела, его совершенная кожа, запах, граничащая с небрежным безразличием забота всколыхнули ее чувства, словно брошенный в спокойные воды камень.
— Просто шарф, капитан. Позволите? — почти беззвучно спросила она.
Мужчина молча кивнул.
Пальцы предательски дрожали, пока Микаса оборачивала ткань вокруг его шеи, стараясь не задевать открытые участки кожи.
— Вы же придете сегодня? — завязывая края в слабый узел, поинтересовалась она.
— Не думаю, что в этом есть какой-то смысл, — холодно отозвался капитан, скрещивая руки на груди.
В глубине души она понимала, что он вряд ли согласится прийти на празднование, устраиваемое Ханджи без его согласия. В свои дни рождения капитан предпочитал запираться в кабинете и не разговаривать ни с кем, и то, что он не выгнал Микасу, стало ее маленькой победой.
Аккерман отступила на безопасную от него дистанцию в надежде, что сердце перестанет отчаянно трепетать, что мыслям вернется ясность и она вновь сможет контролировать себя. Непонятно было, отчего ее так повело: принятие капитаном ее скромной заботы и внимания, или от того, как дух захватывало от одного его взгляда в ее сторону.
— С днем рождения, Капитан, — с придыханием прошептала она, убирая руки за спину.
— Спасибо, Микаса.
***
Вечерело, и за вековыми стенами замка яростно гудел ветер, клубами вздымая свежевыпавший снег, размывая очертания двора и тренировочного поля. Микаса смотрела в окно, упершись подбородком в кулак, и в душе ее было также неспокойно.
Вечерняя тренировка закончилась раньше, и им дали команду разойтись, чтобы привести себя в порядок к небольшому празднованию в честь дня рождения капитана Леви.
Некоторые ребята отнеслись к этой затее скептически, но Ханджи заверила всех, что даже если «коротышка-именинник не явится, то веселиться все равно будут все». Однако Микаса знала, что в случае с упрямым капитаном не было никаких «если» — он точно не собирался приходить. И от понимания этого на душе становилось тоскливо.
Тревога и смутное предчувствие кололо внутренности, вынуждая судорожно оглядывать стремительно наполняющуюся кадетами столовую. Микаса словила себя на том, что в знакомых лицах выискивала человека, которого ждала больше всего, поддаваясь теплящейся в сердце надежде — она безумно хотела увидеть его. Даже раздраженного, с недовольно нахмуренными бровями и привычным отчуждением в усталых серых глазах.
Многие кадеты уже заняли некогда пустующие лавочки, другие сновали меж столов с ящиками выпивки и нескромным ужином — подавали мясо. Заметив друзей за одним из столов, Микаса неуверенно двинулась в центр помещения и нехотя присела на самый край лавочки. Саша вздыхала, безумным взглядом смотря на аппетитную мясную нарезку, Конни раздавал всем столовые приборы и тарелки, сидящий неподалеку от них Армин скучающе крутил пустой бокал. Как только к столу подошла Ханджи, с грохотом ставя ящик с несколькими бутылками вина, ребята встрепенулись. Под всеобщие одобрительные возгласы Жан вскрывал первую бутылку, неумело орудуя штопором: через несколько долгих мгновений пробка со слабым хлопком выскочила из узкого горлышка.
Бутылку передавали по кругу: никто не хотел упустить шанс официально напиться. Как только нагретая теплом чужих ладоней бутылка оказалась в руке, Микаса неуверенно налила себе вина, чувствуя, как тревога медленно отходит на второй план, уступая место интересу.
— Выпьем же за нашего обожаемого чистоплюя, — взвизгивая, прокричала Ханджи и резко подняла руку вверх, расплескивая вино.
Ребята загалдели, потянувшись к ее бокалу своими, и немедля выпили первую порцию. Микаса с интересом посмотрела в содержимое своего бокала, потирая пальцами гладкое стекло ножки, и, убеждая себя, что от такого количества алкоголя ничего плохого не случится, залпом выпила вино, задержав дыхание. Во рту разлилась кислая терпкость, и Аккерман невольно зажмуривалась, ощущая, как тяжелый горячий сгусток опустился к желудку.
Ей никогда не приходилось пить вино прежде, хотя многие кадеты втайне напивались, утащив с кухни бутылочку из-под носа нерадивых дежурных. По рассказам друзей алкоголь помогал избавиться от напряжения после крайне тяжелых миссий, но плата за временное забвение тоже была соответствующая: сильнейшее похмелье.
Микаса не представляла, как ощущается опьянение и похмелье, и у нее не было цели выяснять это, но сейчас ей больше всего хотелось, чтобы мысли, наслоившиеся друг на друга под черепной коробкой невыносимо тяжелым пластом, хотя бы на миг растворились. Терять было нечего — капитан не пришел, завтра их ждал долгожданный выходной, и устраивали такие праздники довольно редко.
Подвинув к себе полупустую бутылку, она торопливо вылила содержимое в бокал, наблюдая, как алая жидкость закручивается в крохотном водовороте. Задержав дыхание, Микаса сделала большой глоток, тут же наливая новую порцию. Во рту становилось вязко и сухо, пожар в желудке разгорелся настолько, что казалось, стоит ей прикоснуться животу, как пламя обожжет сквозь кожу.
Но облегчение, как и долгожданное опьянение, так и не наступило.
На фоне оглушительно хохотала Саша: решивший хоть как-то втянуться в общее веселье Жан принялся разливать алкоголь, но умудрился пролить вино на расхмелевшего Конни, который даже и не понял, что произошло. Ханджи расхаживала от одного стола до другого, прихватив с собой бокал, громко озвучивая свои теории о том, что капитан Леви может любить только уборку и скорее женится на швабре и тряпке, чем на реальной девушке.
Микаса поджала губы и прищурилась, сделав глубокий вдох: от насыщенного запаха жареного мяса и подгоревшего хлеба комок в желудке вдруг подкатил к горлу, вызывая рвотные позывы.
Она прижала ладонь к животу, бегло оглянувшись: сидящий напротив Армин пристально рассматривал ее с заставшим в глазах вопросом «все в порядке?». Микаса кивнула, слабо улыбаясь, и подняла бокал в воздух. Он привстал, потянувшись к середине стола, и их бокалы столкнулись в тихом перезвоне стекла, тут же растворившимся во всеобщем шуме.