Отец включил звук.
В сообщениях упоминалось количество погибших по всей Европе – триста тысяч человек. И это число росло вместе с ртутной полоской градусника. Старики, беженцы, бездомные. Все как обычно. Летние рекорды двадцать девятого и тридцать третьего года были побиты. Теперь число жертв приближалось к уровню сорок седьмого. Европейское лето поставило перед собой новую задачу: как долго оно сможет душить людей и сколько жизней сможет унести.
За три месяца жары и засухи потери урожая оценивались в тридцать два миллиарда евро. Выбросы углерода в атмосферу снова подскочили, вызвав стресс растительности. Растения выбрасывали то, что должны были впитывать. Каждое второе лето затягивалась, мешая дышать, еще одна петля. Иногда, когда Отец испытывал трудности с дыханием, ему казалось, что он чувствует, как засохшие, истощенные деревья выпускают свои последние газы, как будто это был их предсмертный вздох.
Дальше последовали кадры речных русел. От них он почувствовал себя еще хуже, чем от вида огня, ревущего в кронах деревьев. Бурые ручейки в потрескавшейся грязи: Рейн, По, Луара. Количество осадков сократилось на десять процентов, а в истощенных озерах цвели ядовитые водоросли. Отец попытался представить, как выглядят эти водоросли, но не нашел в себе сил. Людям было велено не пить воду из таких озер и не искать в них спасение от жары.
Белый дым над лесом в Германии. Теперь и там тоже. Под клубами дыма тлели красные угли. Деревья напомнили Отцу высоких, худых людей, от паники утративших способность двигаться. От этих кадров словно стало еще труднее дышать, и Отцу показалось, что он снова чувствует запах дыма.
На юге Европы территория размером с Данию уже превратилась в золу и угли. Люди благодарили Бога за отсутствие сильного ветра. Небольшая милость. Пару лет назад в северной Испании лесной массив размером с Люксембург сгорел и задушил дымом Барселону. Отец ненадолго задумался, на что эта подпалина может быть похожа через десять лет, к 2063 году. Черное пятно размером с Францию? Никто не вынес бы таких мыслей. Почти в любой беседе никто ничего не предполагал, не выносил оценок.
Далее последовали кадры оползня, снятые с воздуха. Горы в Швейцарии разрушались. Скорость таяния ледников также установила новые рекорды.
Когда новости переместились в Северную Африку, Отец переключил канал. Никто не смог бы смотреть на Африку и не представлять следующими в очереди себя. Он переключил еще два канала и подождал, когда после международных новостей начнут передавать местные.
Ранее в тот же день непрочное объединение британских националистов, «Движение», провело крупный митинг, за которым последовал вялый, изнуренный жарой марш по Торки. В тот день Отец слышал их издали: бой барабанов, приглушенное скандирование, странное дребезжащее бормотание в микрофон.
На следующий день «Движение» планировало пройти по Пейнтону. При всей решимости из-за такой жары их ход может и замедлиться. Хотя в том районе и будет больше народа, чем обычно, и вдоль побережья вокруг лагерей беженцев станут собираться доступные полицейские силы, потея и теряя вместе с потом драгоценную жидкость.
Жара не выпускала людей из домов. И это хорошо, поскольку тот, кому Отец готовился нанести визит, наверняка, как и Роберт Ист, будет дома. Пойдет он очень рано, когда будет чуть прохладнее.
Отец выключил телевизор и посмотрел на открытое окно: черный квадрат жаркой ночи. В качестве меры предосторожности опустил жалюзи. Незваный гость заденет их, и шум разбудит его.
Мысли стали тягучими. Бутылка рома была пуста. Он не собирался выпивать ее за один присест. Раньше одной бутылки ему хватало на три вечера. Полусонный, пьяный, бросаемый то в жар, то в холод, Отец больше грезил, чем думал. Он все ждал и ждал, когда позвонит Скарлетт.
В восемь утра она, наконец, вышла на связь. Отцу казалось, что он отрубался ночью лишь на пару минут, но потом он увидел, что из-под жалюзи пробиваются яркие полоски света.
– У меня есть адрес, – сказала она. – Ты готов?
Отец посмотрел сквозь лобовое стекло на небо. Слабые проблески рассвета казались все более заметными. Вскоре небо станет безжалостно ясным, отчего придется щурить глаза.
Если жара не спадет, все сойдут с ума. А может, уже сошли, не осознавая этого – а не только бормочущие или шлепающие себя по голове, буйные или тихие, которых было в избытке. Хотя возможно, что те, кто по-прежнему неспешно занимались домашней рутиной либо безрассудно отдавались так называемой войне против климата, были неспособны полностью помнить, какой была жизнь прежде. Прежде – это когда? Когда она не была такой, как сейчас. Но когда именно? Отец часто задавался вопросом, повезло ли тем, кто не знал другой жизни.