— Вы варвар, дорогой мой Тамарин, — сказал он, качая головой. — Вы так небрежны с картинами, будто это просто хлам, старый, негодный хлам.
— Вот именно — хлам. Старый, негодный хлам, — повторил Тамарин, роясь в кошелке. — Что вы там углядели?
Он подошел к Тараканову и, взглянув на картину, усмехнулся.
— Н-нда… — вздохнул он. — Хорошая работа. Тонкая… Очень даже недурная работа.
На картине был изображен мальчик в голубом.
В одном из петроградских дворов, похожих на темные глубокие колодцы с выложенным булыжником дном, невдалеке от Кузнецкого рынка, высокий молодой человек в черной широкополой шляпе, в ярко-оранжевой блузе и высоких охотничьих сапогах с отворотами голосом ярмарочного зазывалы обращался к выглядывавшим из окон обитателям дома.
— Граждане Советской России! Революция освободила вас от царя, помещиков и капиталистов! Я освобожу вас от рабства вещей.
Могучий голос человека в широкополой шляпе разбудил мальчишку, бывшего юного послушника Острогорского монастыря Иннокентия, а теперь обыкновенного петроградского беспризорника по имени Кешка, а по прозвищу Монах. Не было на Кешке ни скуфейки, ни рясы, и ничем он не отличался от двух своих приятелей, укрывающихся здесь на чердаке от холода и патрулей под рваным, в клочках ваты, грязным одеялом.
Услышав голос старьевщика, Кешка выбрался из-под одеяла, перелез через кресло с торчащими пружинами и, забравшись на ломберный столик, выглянул из чердачного окна. Внизу, в прямоугольном колодце двора несколько зевак окружили старьевщика в широкополой шляпе. Старьевщик сбросил с плеча мешок, и Кешка увидел, что вместо правой руки у него пустой рукав.
— В каждой квартире, у каждого хозяина найдется старая картина или хрустальная люстра, бронзовый канделябр или фарфоровая статуэтка, — продолжал он. — Вчера эти вещи украшали жизнь, сегодня они стали камнем на шее свободного человека! Несите эти камни сюда, и вы получите за них хорошие деньги, сотни тысяч, миллионы рублей!
Изящно поклонившись, он взмахнул шляпой. К старьевщику подошел невзрачный человечек в выцветшем сюртуке чиновника почтового ведомства и протянул ему полированный деревянный футляр.
Старьевщик приподнял крышку и восхищенно прищелкнул языком. В углублениях на вишневом бархате лежали два дуэльных пистолета с воронеными стволами и ручками, отделанными перламутром. Старьевщик вынул один из пистолетов, ловко подбросил его.
— Бельгийская безделушка, изготовленная в городе Льеже почти сто лет назад. Зачем гражданину свободной России эта бессмысленная и опасная вещица?! Я освобождаю вас от нее.
Кешка, раскрыв рот, следил за происходящим внизу.
— Осторожнее! — закричал человек, когда старьевщик взвел курок. — Один из этих пистолетов заряжен!
Вокруг старьевщика сразу образовалась толпа, пожилая женщина с трудом тащила мраморный бюст императора Александра I.
— Русских царей и императоров не покупаю! Испанских, французских, австро-венгерских, римских беру, русских — не беру.
За спиной Кешки послышался шум, чьи-то пронзительные крики. Мимо него прошмыгнули выбравшиеся на крышу приятели.
— Кешка, шухер! — крикнул один из них.
— Мотай! — закричал другой, и оба бросились наутек, громыхая по железной крышке. Кешка не успел опомниться, как из окна высунулась раскрасневшаяся физиономия разъяренной старухи.
— Воры! Грабители! — истошно заголосила она, схватив Кешку за ногу. — Попался, урка! Я тебе покажу, как белье воровать!
— Пусти! На что мне твое белье!
Кешка стащил с ее плеча мокрую наволочку и накинул на голову старухи.
— Караул, режут! — заголосила она.
В толпе раздался взрыв смеха.
А Кешка вырвался и побежал по крыше. Из другого окна проворно выскочил дворник и бросился ему наперерез.
— Ахмет, держи его! — закричала старуха, освободившись от наволочки.
Все забыли о старьевщике и, задрав головы, следили за погоней.
— Ахмет, он за трубой! — крикнула рыжая толстуха из окна верхнего этажа.
Старьевщик бросился к пожарной лестнице и, засунув за пазуху пистолет, ловко подтягиваясь одной рукой, стал подниматься вверх.
— Поймал! — раздался ликующий голос толстухи.
— Бей его! Бей негодяя! — послышался визгливый голос старухи.
— Отпусти мальчишку! Стрелять буду! — крикнул старьевщик, добравшийся до самого верха лестницы. Дворник тащил упиравшегося Кешку к слуховому окну. Старьевщик вылез на крышу и поднял пистолет.