Когда мне надоедает придумывать отговорки, я не выдерживаю:
— Потому что я так сказала!
Стыдно, конечно, срываться на Дилайлу, не в ней ведь дело, а во мне — это я не хочу встречаться с Кассандрой. Как бы там ни было, я теперь все равно не доверю ей своего ребенка.
На следующий день к ним приходит в гости Лили Моррис. Кассандра, видимо, специально отправляет девочек играть во дворе перед домом — назло Дилайле. Та сидит у окна, смотрит и горько плачет оттого, что ее не пригласили, хотя я в любом случае ее не отпустила бы. Пайпер и Лили хохочут, танцуют, держатся за руки. Не ожидала, что Кассандра опустится до того, чтобы из мести мне обидеть моего ребенка.
Вот уже несколько дней подряд Лео плачет каждый раз, как я оставляю его с Шарлоттой. Он не пускает меня, молит:
— Нет, мамочка, нет!
Как от сердца отрываю. Даже проскакивает мысль позвонить на работу — сказать, мол, простудилась — и остаться дома, но так я только окажу Лео медвежью услугу: когда ему все-таки придется пойти к Шарлотте, страданий будет еще больше.
Я пытаюсь договориться:
— Если всю неделю не будешь плакать, то на выходных займемся чем-нибудь интересным — вдвоем, только ты и я.
Обещаю Лео сводить его в музей или, если погода выдастся хорошая, в детскую зону при ботаническом саду — как сам пожелает.
Меня начинает понемногу грызть совесть. Все чаще подумываю бросить йогу, брать меньше клиенток, а то и вовсе не брать. Несмотря на то что работу доулой я люблю безумно, меня не перестают мучить дурные предчувствия с того самого дня, как у Тибоу родилась дочь. Я частенько думаю о Шелби, о Джейсоне. Связь с ними поддерживаю мало — нелегко это. Их малышке нанесли непоправимый вред бог знает каких масштабов, и теперь меня съедают сомнения, правильно ли я тогда действовала. Пожалуй, я сделала не все, что было в моих силах, для защиты Шелби. Следовало сделать гораздо больше, следовало просто-напросто встать между ней и доктором Файнголдом.
Звоню Джанетт, чтобы поделиться переживаниями.
Джанетт акушерка, и, кроме нее, я мало кого знаю из нашей сферы.
— Я растеряна, — рассуждаю я. — Может, пора в кои-то веки немного отойти от работы и посвятить себя семье?
Джанетт дает мне тот же совет, который я сама дала Шелби:
— Поступай так, как будет лучше для твоей семьи. Но поверь мне, Мередит, с доктором Файнголдом я на твоем месте держалась бы точно так же. Поэтому даже не вздумай сомневаться, хорошая ли ты доула, или корить себя, что слишком мало сделала для той женщины. Ты ведь тоже не всемогущая.
То и дело неосознанно поглядываю на дом Марти и Кассандры. Если Кассандре хватило коварства раздобыть «левый» номер, слать с него угрозы, преследовать, она наверняка может предпринять что-то и пострашнее. Так что же это было? Просто запугивание? Или мне стоит бояться за себя и свою семью?
Лео
Наши дни
На четвертый день после твоего возвращения домой я снова иду в школу. Путь выбираю тот, что длиннее, а то до сих пор не могу проходить мимо дома няни без приступа тошноты, хотя, насколько слышал, они с мужем оттуда съехали.
Папа просит не распространяться о тебе в школе. Если кто подлезет с вопросами, отвечать, мол, папа запретил рассказывать. Ну и, разумеется, за то, что не делюсь подробностями, на обеде у меня из рук выбивают поднос с едой.
Поднос падает, и мистер Кармайкл обвиняет меня, потому что Адам Белтнер к тому времени успевает смыться. Все вокруг смеются:
— Вот же лох!
Мистер Кармайкл заставляет все прибрать, и в итоге времени поесть не остается. Ухожу из столовой голодный.
Весь день меня только и делают, что пихают, забрасывают вопросами, в ответ на которые я молчу, кидаются чем попало, обзывают уродом, недоноском, показывают пальцем, ржут.
Козлы-репортеры успели нащелкать миллион твоих фотографий, и теперь они повсюду: в газетах, в «Снэпчате», в «Инстаграме». В школе все постят их у себя в историях, будто свою личную трагедию. Нет никого, кто бы эти фотки не видел. Они абсолютно одинаковые, просто сделаны с десятка разных ракурсов разными фотографами. Руки и лицо у тебя на этих снимках в красных пятнах, волдырях — врачи сказали, это ожоги от хлорки и, скорее всего, останутся шрамы. Одежда на тебе висит, а сама ты грязная, немытая целых одиннадцать лет — в общем, вид паршивый.
Слышу, один пацан из-за красноты называет тебя «помидором». Я тут же собираюсь пойти и врезать ему, но на пути встает Пайпер Ханака.
— Не обращай внимания, Лео, он тебя просто провоцирует. Не поддавайся.
Вы с Пайпер ровесники, а меня она старше на два года. Учится в выпускном классе и чуть ли не замуж собирается за парня, с которым встречается с девятого класса. Правда, поговаривают, они в следующем году идут в разные колледжи, поэтому решили порвать перед поступлением, чтобы не держать друг друга. Как-то раз я случайно услышал слова самой Пайпер: «Если это судьба, значит, все будет». И мудро, и дико глупо одновременно. Но важно другое: ровно через шесть месяцев Пайпер Ханака будет свободна. Только вряд ли она на меня посмотрит.
Помнишь Пайпер? Вы в детстве дружили. Сам я этого не помню — от нее узнал. Стоял однажды в коридоре у шкафчиков, а она вдруг появилась из ниоткуда и таинственно так сказала, что ты ей снилась. Я онемел. Не знал, что ответить. Тогда она сама продолжила:
— Хочешь, расскажу?
— Ну давай, — кивнул я.
Снилось ей, значит, как вы вдвоем спасаете от машин волосатых гусениц — подбираете с дороги и относите их к деревьям, кладете на листья и наблюдаете: гусеницы ползут по листикам, а потом, доползая до края, превращаются в мотыльков и взлетают. В том сне вам снова было по шесть.
Я тогда задумался — а что, если сон Пайпер вещий? Возможно, он что-то означает — мало ли, вдруг ты умерла и, превратившись в ангела, улетела на небо…
— Знаешь, я до сих пор о ней вспоминаю, — продолжала Пайпер. — О том, как мы играли в детстве. Интересно, если б она осталась, мы бы всё еще дружили?
«Осталась»… Можно подумать, у тебя был выбор. Впрочем, я не сержусь на Пайпер. Она единственная говорит о тебе со мной с пониманием, да и вообще одна из немногих, кто не идет за стадом и не высмеивает меня.
Раньше Пайпер жила напротив нас. Вы с ней гоняли на великах по тротуарам, делали колесо, играли в дом, по деревьям лазали. Все это я знаю только по рассказам папы.
После того что тогда случилось, семья Пайпер переехала. Я и не помню, чтобы они тут в принципе жили — их бывший дом всегда был для меня домом пожилого мистера Мерфи. Папа говорит, Ханака выставили его на продажу через пять дней после маминой смерти. Слишком далеко они не уехали, потому что Пайпер так до сих пор и ходит в нашу школу, — просто выбрали район подальше, тот, в котором не пришлось бы каждый раз, выглядывая в окно, вспоминать, что буквально каждый день с хорошими людьми случаются плохие вещи. Это ведь как в теории шести рукопожатий: все взаимосвязано, и трагедии к нам намного ближе, чем кажется.
Я упрашивал папу и наш дом продать. Хотелось сбежать отсюда, начать все сначала в каком-нибудь новом месте, там, где про вас с мамой никто не знает. Папа не согласился — а вдруг ты вернешься и не найдешь нас? Так что, пока тебя не было, о переезде не могло быть и речи. В ожидании время замерло.
Честно признаться, мы с Пайпер никакие не друзья, она для меня слишком крутая. На случай если вдруг еще не стало ясно: друзей у меня вообще нет.
И тем не менее Пайпер не хочет, чтобы я вылетел из школы из-за того, что дам по морде какому-то уроду. Она стоит между нами и ждет, и в конце концов я отступаю.
Кейт
Одиннадцать лет назад Май
Домой мы с Беа едем настороже, не переставая высматривать ту машину. Хотя сейчас я начинаю сомневаться, было ли вообще преследование или же просто водитель, как и я сама, с трудом разбирал дорогу, а мы стали для него ориентиром. Остается только гадать.