Я механически делаю все, что приказывает Беа. Нет, это все неправда, не по-настоящему. Вот-вот я проснусь, ведь это только сон, страшный ночной кошмар…
Однако я так и не просыпаюсь.
Мы притаскиваем Шелби к багажнику. Словно тряпичная кукла, она безвольно висит в наших руках, а на голове у нее кровоточит рана от удара об асфальт. Изо рта тоже идет кровь. Умерла она не от поверхностных ран, а явно от чего похуже: травма головы, отказ внутренних органов, внутреннее кровотечение…
Беа одной рукой перехватывает тело и неловко открывает багажник. Голова Шелби откидывается назад, шея чуть ли не переламывается. Из багажника наружу проливается приглушенный свет, но посреди темной улицы он все равно что яркий луч.
— Скорее! — в панике говорит Беа, практически швыряя тело в багажник рядом с проводами для прикуривания и упаковкой наполнителя для кошачьего туалета.
Голова Шелби глухо ударяется о дно багажника, и от этого звука мне становится жутко. Не хочу точно так же кидать, поэтому бережно опускаю ноги Шелби в багажник и укладываю ее поудобнее.
Беа приходится не по душе моя неторопливость.
— Шевелись, Мередит! Запихни уже, и всё!
Она окидывает взглядом улицу. Вокруг дома, и почти во всех погашен свет, почти везде уже спят, а там, где он еще горит, в окнах никого не видно.
Я отхожу от багажника, и когда Беа его закрывает, могу поклясться, Шелби издает стон. У меня мгновенно стынет кровь в жилах, ведь пульс у Шелби проверила только Беа!
— Что это было? — в тревоге спрашиваю я. — Открой багажник!
Беа в ответ стоит и лишь смотрит на меня.
— Нам пора, Мередит, — говорит она и разворачивается.
— Она застонала, я точно слышала! — не успокаиваюсь я. — Нужно проверить.
Вдруг Беа ошиблась и Шелби все еще жива?
— Я ничего не слышала, — отвечает Беа.
— Умоляю! Открой, пожалуйста, багажник, я хочу посмотреть…
— Садись давай в машину! — отрезает Беа и садится на водительское сиденье.
Я иду следом, но только потому, что она обещает мне проверить, жива ли Шелби, когда мы доберемся до места. Не включая фары, Беа заводит автомобиль.
— Если она жива, то мы отвезем ее больницу, — настаиваю я. — Пообещай мне, Беа. Пообещай, что отвезем ее, если она жива.
— Она не жива.
— Но я слышала!..
— Тебе показалось.
Беа трогается с места. Не знаю, куда мы направляемся и сколько туда ехать. Если Шелби все-таки и вправду жива, то лишь бы ей хоть на какое-то время хватило кислорода. Правда, совсем рядом с багажником выхлопная труба. Может ли туда просочиться углекислый газ? А если у Шелби внутреннее кровотечение, долго ли она протянет?
Проехав квартал, Беа наконец включает фары.
— Если ты что и слышала, — говорит она, — то лишь потому, что тело издает звуки, когда человек умирает.
В мою сторону она не поворачивается и неотрывно смотрит на дорогу.
На лобовое стекло начинают плюхаться крупные дождевые капли. Если прогнозы не врут, то грядет целая череда дождей.
— Давай все-таки проверим? — спрашиваю я в нескольких милях от дома.
Тут неподалеку больница, и если Шелби жива, то можно ее отвезти.
— Заткнись, Мередит! Просто заткни, наконец, пасть! — срывается Беа.
Я замолкаю и снова возвращаюсь мыслями к Шелби в багажнике. Что же мы наделали? У нее дома муж и дочка. А меня саму дома ждет в постели Джош…
Мы в пути уже не одну милю, проезжаем через весь город, едем и едем без остановки дальше. Дорога уходит в лес, проходит через пойму реки. Домов встречается все меньше, путь становится узким, каменистым, а деревья смыкают ряды, царапая ветками по капоту автомобиля.
Именно тут — посреди безлюдной, усыпанной гравием дороги — Беа и останавливается.
— Нельзя так поступать, я этого не хочу, Беа! — взываю я к ней, когда мы выходим из машины.
— Садиться в тюрьму я не намерена, — жестко отрезает та.
Такой Беа я прежде никогда не видела. Не знаю, что за женщина сейчас передо мной, но она определенно напугана не меньше моего, даже если ее страх выражается в злобе и властности. Беа не какая-нибудь там психопатка, она хорошая, просто загнана в угол и пытается спастись. А спастись можно только так.
Беа открывает багажник, и я собираюсь с духом, ведь неизвестно, жива ли все-таки Шелби или уже нет.
Пульс не прощупывается, и уже заметно трупное окоченение: лицо застыло в ужасающей маске, а кожа изменила цвет. Шелби умерла.
И все же теперь она лежит немного иначе, чем положили ее мы. Подозрительно… Выходит, она была жива и пошевелилась в попытке выбраться? Или же ее просто сдвинуло во время поездки? Никак не могу выкинуть все это из головы.
Впрочем, ничего уже не изменишь, разве что совесть немного успокоится.
Счет времени я давно потеряла, не пойму, когда все произошло и сколько вообще мы ехали.
Дождь не прекращается ни на минуту. Пока мы несем Шелби в глубь леса, она то и дело выскальзывает. В моих мокрых руках ее лодыжки словно сардины, очень сложно их удержать. Земля рыхлая, влажная, и мы идем по ней, запинаясь о корни деревьев и утопая ногами в грязи.
Вести себя тише в таком дальнем углу уже не обязательно.
Мы проходим еще пару сотен футов, все дальше в глушь. Неподалеку слышится бурный шум воды, и первое предположение, которое приходит мне в голову, — мы бросим Шелби в реку. Однако Беа останавливается неподалеку от берега и, небрежно выпустив тело на землю, принимается прямо в перчатках рыть мягкую землю.
— Так и будешь там стоять? — обращается она ко мне.
Я аккуратно опускаю ноги Шелби на землю, встаю на колени и тоже начинаю разрывать почву ладонями, на которые так до сих пор и натянуты рукава. Шелби лежит рядом, наблюдает. Шевелю руками я неосознанно, автоматически, просто потому, что нет другого выхода. Сбежать не выйдет — ключи у Беа. Ситуацией управляет она. Так что я копаю и, содрогаясь всем телом, рыдаю. Взять себя в руки никак не получается, слишком много чувств во мне сейчас бурлит — потрясение, ужас, вина, страх…
Времени, чтобы вырыть яму подходящего размера, нужна куча. Ни ширины, ни глубины пока еще недостаточно. Лопаты у нас нет, но в какой-то момент Беа вспоминает про скребок ото льда для стекла, и мы по очереди копаем то им, то найденными ветками.
Перед тем как закапывать Шелби, Беа ее раздевает: срывает футболку, стаскивает брюки, спускает до колен трусы. После родов Шелби очевидно еще не успела сбросить вес, из-за которого так переживала. Ее большая грудь вываливается из бюстгальтера, когда Беа его стягивает.
Теперь она снимает с Шелби обувь. Как же это стыдно и оскорбительно — быть найденной вот так, голой… Последнее финальное унижение. Нет, не могу смотреть, лучше отвернусь.
— Зачем, Беа?.. — спрашиваю я.
— Полиция решит: раз голая, значит, кто-то насиловал, — и будет искать мужчину.
Мы стаскиваем Шелби в яму и забрасываем вырытой землей. Потом осматриваемся в поисках листвы, палок, чтобы прикрыть ими сверху. Со стороны в этом месте заметен холмик, правда, совсем небольшой, так что, надеюсь, никто не заметит.
Пока мы едем домой, дождь прекращается.
Не доехав до наших домов совсем немного, Беа сворачивает к краю дороги и паркуется.
— А теперь что? — спрашиваю я.
Беа глушит мотор.
— Теперь за мной.
Оставив машину, мы, перепачканные, выходим на тротуар. В грязи у меня абсолютно все — одежда, руки, обувь, даже волосы.
Беа спрашивает, есть ли у меня отбеливатель. Есть. Кровь Шелби на дороге дождь уже успел смыть, поэтому о ней никто не узнает, а вот следы у Беа в багажнике остались — нужно их убрать.
— Где он? — спрашивает Беа, ускорив шаг.
Ноги у нее длиннее моих, поэтому, чтобы поспеть за ней, мне приходится почти бежать.
— В гараже.
Там мы с Джошем храним всю бытовую химию, чтобы дети или Уайат случайно ни на что не наткнулись.
Подходим к дому. Как это странно — стоять за его дверями в такой поздний час… Даже собственный двор не узнаю.