— Шарлотта, на улице дождь. Неужели дети играли на улице?
— Броди спросил, можно ли сходить до ящика и принести в дом бластеры. Я разрешила, потому что из-за этого бесконечного дождя нам практически нечем было заняться. Тогда Броди захотел взять с собой Лео, чтобы тот помог ему занести игрушки, — я и это разрешила. А тут как раз одна из малышек описалась, я засуетилась, стала ее переодевать, стирать одежду и не заметила, что в дом Лео так и не вернулся. Броди учится в начальной школе, — объясняет Шарлотта. — Мы пешком забираем его так же, как Дилайлу, и сегодня нас не было дома до половины четвертого, а потом дети захотели перекусить перед игрой… — Шарлотта замолкает, явно не желая что-то говорить.
— К чему вы клоните, Шарлотта?
— Лео просидел в ящике чуть меньше часа.
Я ахаю при мысли, что почти час Лео сидел совсем один в темном холодном ящике с игрушками.
— В каком классе учится Броди? — Мне почему-то представляется, что он, как и Дилайла, в нулевом.
— В пятом, — сознается Шарлотта.
Значит, ему сейчас примерно десять-одиннадцать. Кем же надо быть, чтобы в десять лет издеваться над четырехлетним малышом? Интересно, как все было — он заманил Лео в этот ящик или, может, взял на слабо? Или же этот малолетний хулиган силой посадил Лео внутрь?
— А почему Лео не вылез? — спрашиваю я, потому что Лео хоть и скромный мальчик, но смышленый. Он мог просто выкарабкаться.
— На ящике замок.
— О боже!..
Я сразу начинаю думать, были ли там отверстия, хватало ли кислорода. Тут же — поскольку я никак не могу перестать об этом думать — мои мысли возвращаются к Шелби в багажнике автомобиля. Все-таки умерла она до того, как мы засунули ее туда, или уже после?
— Когда пришло время складывать игрушки, — продолжает Шарлотта, — я поняла, что Лео нигде нет, а наводить порядок он всегда берется самый первый. Такой послушный мальчик, Мередит! И вдруг я увидела, что пазл, который собирал Лео, так и лежит неубранный — тут-то и заподозрила неладное. Но ты знай: матери Броди я уже позвонила и попросила больше его ко мне не приводить.
Лео
Наши дни
За ужином я в упор тебя разглядываю и размышляю, может ли ямочка появляться на подбородке время от времени. Сколько ни смотрю, она так ни разу и не появилась. Ее нет.
В тот же вечер лезу в интернет и читаю там ровно то же, что читала Пайпер. Единственный способ избавиться от ямочки — это операция, и стоит она примерно две-три тысячи долларов. Сомневаюсь, что те торчки выложили бы несколько кусков за имплант для тебя. Да и вряд ли в Майкле есть пластический хирург, который бы такую операцию провел.
Передо мной лежат обе фотографии, и я их внимательно сравниваю. Сходств гораздо больше, чем различий, которые к тому же можно списать на взросление. Например, нос у тебя стал шире, а лицо вытянулось. Мы ведь растем, так что неудивительно. Волосы сейчас тоже немного темнее. Светлеют они на солнце, а там, где ты жила, солнца не было.
И опять эта злополучная ямочка. В интернете пишут, что связана она с так называемым «симфизом нижней челюсти» и с недоразвитием тканей, присоединяющих кожу к кости. Встречается ямочка редко и передается по наследству, но главное — ее у тебя больше нет.
Правда, значит это вовсе не то, что она пропала. Это значит, что ты не моя сестра.
Не знаю, как теперь быть. Сказать папе и разбить ему сердце? Или пускай дальше верит в то, что несбыточная мечта все-таки сбылась? Шансы, что когда-нибудь домой вернется моя настоящая сестра, практически равны нулю. Пока же папа считает, что ты — это она, он счастлив. Сможет наконец-то жить дальше, закрыть гештальт… А ты — кем бы ты ни была — после одиннадцати лет в подвале обретешь покой и семью. Папа окружит тебя заботой, и ты ни в чем не будешь нуждаться.
Правда, у тебя, скорее всего, где-то есть родители. Возможно, и младший брат. Они, наверное, скучают…
Лишь через два дня я решаюсь показать папе фотографии. Сначала он вскипает от злости, прежде всего на меня — мол, выдумываю тут всякое… Но потом чем дольше смотрит, тем больше задумывается.
— Лео, ДНК-тест все доказал, — наконец говорит папа, — подтвердил, что Дилайла твоя сестра. ДНК-тест соврать не может.
А вот здесь как раз вопрос, потому что они не врут почти всегда, однако случаются редкие ошибки из-за качества материала, из-за обращения с ним или из-за того, как истолковывают результаты.
Мы приезжаем в полицейский участок. Посадив тебя в другом кабинете, папа в лоб спрашивает детектившу и ее помощника, показывает фотографии. Детективша поначалу не придает папиным словам большого значения:
— Не будет же она сейчас выглядеть точно так же, как в шесть лет! Люди меняются, Джош, растут. Детская пухлость спадает, и черты лица проявляются более четко. Вот и всё.
Она считает, что в папиных страхах виноват посттравматический стресс, что после стольких лет без Дилайлы он боится снова ее потерять.
Но на этом далеко не все: я распечатал из интернета статьи, в которых написано, что ямочка на подбородке просто так не исчезает и остается на всю жизнь. Прочитав статьи, детективша белеет.
— Вдруг ДНК-тест ошибся? — предполагает папа.
— Эти тесты считаются крайне надежными — точность почти сто процентов.
— Я бы хотел взглянуть на результаты, — просит папа, думая, что облажалась лаборатория. Иногда бывает ложноположительный результат или случайное совпадение.
Детективша застывает в молчании.
— Кармен? — обращается к ней папа. — Покажи, пожалуйста, результаты.
Зачем они ему сдались? Можно подумать, специалист по инвестициям хоть что-то разберет в результатах теста ДНК.
— Я могу принести, — предлагает помощник.
— Нет! — тут же отказывается детективша. — Я сама. — И уходит.
Папа смотрит ей вслед. Для своего возраста она, в общем-то, неплохо выглядит. Ей, скорее всего, как и папе, под полтинник, но ухаживает она за собой явно лучше. Наверняка тренируется, правильно ест и все такое. Может, у нее и мускулы под одеждой прячутся…
Вскоре детективша возвращается с пустыми руками и качает головой.
— Их нет, — заявляет она.
— В каком смысле, мэм? — переспрашивает помощник.
— Результатов в папке нет, — вяло отвечает детективша и не моргая смотрит сначала на помощника, потом на папу.
— Может быть, вы их пропустили — бумаги то и дело прилипают друг к другу… Я могу перепроверить, мэм, если хотите.
— Ничего я не пропустила! Их нет! — Теперь детективша злится. Во-первых, из-за того, что пропали результаты, а во‐вторых, из-за того, что в ней усомнились прямо на глазах у нас с папой.
— Понял, мэм, — говорит помощник и тут же предлагает поискать в компьютере.
— Я сама поищу.
Мы проходим вместе с детектившей к ее столу, она садится и принимается стучать по клавишам. Ни мне, ни папе не видно, что там на экране, потому что сидим мы напротив.
Вдруг пальцы детективши зависают над клавиатурой.
— Что такое? — спрашивает папа.
— Просто… — Она мнется. — Просто я забыла свой пароль. Одну минуту.
Минута проходит, но пароль к своей полицейской программке детективша так и не вспоминает.
— Давайте мой введем, — тянется через детектившу к клавиатуре помощник.
— Нет! Не надо, — громко останавливает она его, да так, что все вокруг оборачиваются, а один полицейский даже подходит и спрашивает, все ли нормально.
Детектив Роулингс всегда очень сдержанная. На своей работе она чего только не повидала и поэтому прекрасно держит себя в руках. Тем не менее сейчас ее броня дает заметную трещину. Детективша поднимает на папу глаза и говорит:
— Мы с тобой идем бок о бок с самого начала этого дела, Джош. Через столько прошли вместе… На моих глазах ты пытался справиться с потерей жены и дочери. На моих глазах в тебе разгоралась надежда всякий раз, когда появлялись возможные зацепки к местонахождению Дилайлы. Ты никогда не ставил на ней крест. — Тут в голосе детективши появляется дрожь. — Ты был твердо настроен найти Дилайлу, и я еще давным-давно решила, что не отступлю. Раз не сдаешься ты — то и я не имею права. За все эти годы я очень к тебе привязалась, Джош, и больше всего на свете мечтала вернуть тебе твою девочку. Для меня это стало не просто очередным делом, а личной историей. Непрофессионально с моей стороны, знаю. Нельзя переступать черту, давая в расследовании волю чувствам. Я же эту черту переступила.