И вот Беа, отлетев к стене, ранит об эти гвозди руку. У нее течет кровь, и я решаю воспользоваться моментом и бежать. Заскочу в дом, запрусь изнутри и позвоню в полицию. Расскажу все, в чем виновна, а Беа пускай сама решает, в чем ей признаваться, а в чем нет, когда полиция за ней приедет.
Однако едва я добегаю до другой стороны машины, как Беа хватает меня за руку.
— Дай сюда! — рявкает она, до боли сжимая мне руку. — Живо дай сюда телефон, Мередит!
Я тщетно пытаюсь вырваться и поворачиваюсь лицом к Беа, глаза которой горят злостью. Хочу сказать ей, что телефон не отдам, но слова застревают в горле. Вдруг в руке Беа я замечаю молоток Джоша — наверное, успела схватить по пути с верстака.
— Что ты задумала? — ужасаюсь я.
— Отдай телефон, и я уберу молоток, — говорит Беа.
Знаю, она не хочет причинять мне боль. До происшествия с Шелби она была сама доброжелательность. Но та Беа, что стоит сейчас передо мной, загнана в угол, и я понятия не имею, насколько далеко она способна пойти, защищая себя и свою свободу.
Беа протягивает руку.
— Дай сюда телефон, черт тебя побери!
— Нет!
Телефон я не отдам; наоборот, опустив на него взгляд, открываю клавиатуру. Тогда Беа поднимает над головой молоток с криком:
— Не испытывай меня!
— Или что? — смелею я. — Что ты сделаешь?
Беа молчит. Блефует, не иначе. Мы знакомы много лет, мы давние друзья. Я не Шелби, которую она знать не знала и с которой не была близка.
Я отворачиваюсь от Беа и собираюсь идти домой. Как только зайду, сразу звоню в полицию.
И вдруг я вижу в дверях гаража Дилайлу. В руках у нее пульт от телевизора. Волосы свисают на лицо, глаза ошалелые от жара и страха.
— Мамочка… — дрожащим голоском произносит Дилайла, увидев, что мы с Беа ссоримся и что та идет за мной с молотком.
Дальше все происходит в одно мгновение.
Глаза Дилайлы наполняются слезами.
— Мамочка, пульт не работает, — говорит она, и я тут же ощущаю оглушительный удар молотком сзади по голове.
Сражает меня скорее шок, нежели боль. Я открываю рот, чтобы крикнуть Дилайле «беги!», ноги подкашиваются, гараж начинает кружиться, и я падаю. Меня ловит холодный пол, а потом — темнота…
Лео
Наши дни
Полицейские привезли тебя к нам домой собрать вещи. Ты поднимаешься за ними наверх, а мы остаемся ждать внизу.
Все мы напрасно решили, что ты беспомощна. Забыли, что ты — девчонка, которая сумела прожить в какой-то дыре целых одиннадцать лет, сделала себе оружие, ранила им человека и вырвалась на свободу. Не каждый бы так смог. Ты сильнее, чем нам кажется. Сильнее, чем кажется тебе самой.
Вот к какому предположению пришли в участке: ложные воспоминания. Мозг способен себя обманывать; а еще его можно заставить якобы помнить то, чего на самом деле не было. Можно управлять памятью человека, вселять ему в голову какие-то идеи, мысли. В полиции считают, именно так с тобой и случилось.
Пока полицейские всё выспрашивали, ты вспомнила, что тебе читали газету, показывали фото папы и мамы, перед тем как посадили во мрак. Полицейские нашли в интернете ту старую газету, и фотка в ней точно такая, как ты описала: папа на фоне нашего голубого дома. В самом тексте же было еще одно фото — мамино — и заголовок: «Местная мать совершила самоубийство». Статья разошлась практически по всем газетам.
Эдди и Марта зачем-то достали эту статью и убедили тебя в том, что ты — Дилайла, а люди на фотографиях — твои родители. Понять зачем можно будет, только когда их поймают. Вообще полиция считает, что Эдди с Мартой помешались на громком исчезновении Дилайлы; или же они преступники-подражатели. Они либо искренне верили, либо просто притворялись, что ты — та самая таинственная пропавшая девочка, которая мгновенно прославилась и о которой говорили все; то есть моя сестра.
Хотя вещи ты собираешь довольно долго, торопить тебя никто не хочет, ведь тебе сейчас и без того нелегко — нужно немножко побыть наедине. Так что мы терпеливо сидим на кухне, и, пока ждем, папа наливает всем воды.
Хорошая новость в том, что твоя ДНК есть в базе детей, которых ищут. Зовут тебя Карли Бёрд, и тебе шестнадцать. Тебя похитили примерно через неделю после исчезновения моей сестры, из местечка неподалеку от Сент-Луиса, — схватили прямо посреди улицы, где ты живешь. Странно, что историю моей сестры посчитали достойной новостей, а твою — нет.
Спустя полчаса папа поднимается спросить, не нужна ли тебе помощь, и почти сразу же сверху раздается крик:
— Ее нет! Она исчезла!
Перескакивая через ступеньки, я вбегаю в комнату и вижу, что тебя нигде нет, что одежда, которую покупал папа, так и лежит в комоде, а окно открыто. Ты сбежала. Спальня моей сестры хоть и на втором этаже, но окно из нее ведет на крышу первого, под которой — вертикальная решетка. Отчаянные времена требуют отчаянных мер. А ты — само отчаяние.
Мередит
Одиннадцать лет назад Май
Первым ко мне возвращается слух, но не полностью. Слышу урывками какие-то неясные слова, шум ветра в тоннеле, стук палочек по барабану. Ничего не понимаю. От переизбытка ощущений зажмуриваю глаза. В голове стучит — пульсирует в ушах, висках, глазницах. Кто-то рядом напевает.
Не знаю, где я сейчас и почему. Наверное, все это просто сон.
Через силу открываю глаза и вижу, как мимо проносится мир. В глазах то проясняется, то снова мутнеет. С неба падает дождь, обволакивая все вокруг серой пеленой. Мне до дрожи холодно.
Постепенно вещи начинают приобретать форму, и мир снова предстает передо мной в фокусе. Вижу детскую картонную книжку, собачий поводок. Детское сиденье, сброшенное на пол, а на нем — мои ноги. В подставке для кружки — серо-красная с розовым бутылка для воды. Это бутылка Дилайлы! И ее сиденье! На спинках передних сидений — прозрачные накладки для защиты ткани от маленьких ножек.
Выходит, я на заднем сиденье собственной машины.
Медленно, сквозь боль в теле, приподнимаюсь. Все это время я лежала на детском кресле Лео, чьи выступающие детали врезались в кожу и оставили отпечатки.
Я сажусь и начинаю лихорадочно оглядываться по сторонам. Где Лео? Где Дилайла? Почему я в машине, которая на большой скорости куда-то мчится?
Голова идет кругом, и приходится схватиться за что-нибудь, лишь бы не упасть.
На водительском сиденье — Беа. Окно возле нее немного приоткрыто, ветер раздувает ей волосы. Дождевые капли, как ни странно, в машину не залетают. Под работающее радио Беа что-то взволнованно бурчит себе под нос.
Тут-то я все и вспоминаю. Как мы с Беа спорим, как она держит молоток, как в дверях гаража появляется Дилайла, а после этого не помню уже ничего… Темнота.
Первый вопрос, который срывается у меня с губ, это:
— Где она?
Слова получаются невнятными — губы вялые, слушаются плохо. В голове, когда говорю, начинает стучать еще больше, и я прижимаю к ней руки.
— Что ты с ней сделала? — повторяю я свой вопрос, и на этот раз слова звучат четко.
— А, ты проснулась, — говорит Беа, бросив на меня через плечо взгляд. В этот момент она невольно дергает руль, и машину чуть заносит. Кто-то на дороге сигналит.
— Что ты сделала с Дилайлой? — не унимаюсь я.
Молчание Беа приводит в меня в исступление. Я должна знать, где моя дочь! Должна знать, что Беа сделала с моим ребенком!
Я хватаюсь за ручку на дверце с мыслью распахнуть ее, выпрыгнуть прямо на ходу и сбежать, однако дверца не поддается — заблокирована. Не представляю, сколько я была без сознания. Очевидно, достаточно, чтобы Беа успела что-то сделать с Дилайлой, затолкать меня в машину и тронуться. Я выглядываю в окно, соображая, где мы, — не очень далеко, всего в паре кварталов от дома. Только бы выбраться из машины, и тогда я вернусь к Дилайле, узнаю, все ли с ней хорошо.