— Собирайтесь. Он уже близко.
Бывалые воины быстро, но без суеты свернули остатки лагеря, притушили костер и, вышли следом за кхассером.
Брейр взял Нику за руку и первым вошел в стремительно-вращающийся Сеп-Хатти, тот загудел, набираясь мощи, сделал круг подхватывая остальных и с ревом понесся через драконьи горы. Огибал попадающиеся на пути пики, перелетал через ущелья, скользил по отвесным склонам, пока не выскочил на склон перевала. Там он отпустил людей и, взметнув целое облако снега, умчал прочь.
— Идите к монастырю, — приказал Брейр своим воинам.
— А мы? — тихо спросила Ника.
— А мы задержимся.
Воины тут же выдвинулись наверх по узкой, плотно утоптанной тропе, а Брейр потянул Доминику в ту пещеру, где они уже останавливались.
Он молчал, а Доминика едва дышала, не зная, что говорить и чего от него ждать. Внутри гремело и звенело, а еще сжималось от предвкушения. Настолько яростного, что даже пальчики ног начало покалывать.
Тем временем Брейр скинул с плеча походный мешок, достал из него огниво и разжег костер на прежнем месте. В пещере сразу стало веселее и теплее. Блики от костра вперемешку с загадочными тенями скользили по стенам, с тихим треском прихватывался хворост в огне, и с каждым щелчком в стороны разлетались крохотные золотые искры.
Кхассер не оборачивался. Так и сидел на корточках возле костра, задумчиво наблюдая за танцем огненных языков.
— Брейр, — тихо позвала Доминика.
Он усмехнулся. Ее волнение было таким осязаемым, трепетным, искренним, что у самого сбилось дыхание.
— Иди сюда, — протянул ей руку.
Она прикоснулась не сразу, а когда притронулась — ее ладонь дрожала, но вовсе не от холода.
Не говоря ни слова, он сплел свои пальцы с ее, наслаждаясь тем самым ощущением, когда нет преград и его пара принадлежит ему полностью. Больше не отталкивала, не пыталась отрицать или уворачиваться, а просто приняла, убирая, наконец, все свои иглы и броню.
Страшно подумать, что было бы, не встреть они на своем пути человека с таким редким даром как у Сельмы. Ведь в Андракисе никто не заметил, что на Нике висело заклятие. Ни медики, ни другие маги, ни ведьма, ни сама Доминика. Никто! А здесь повезло, словно сама богиня иль-Шид направляла их к этому монастырю.
Он даже предложил пожилой женщине обосноваться в Вейсморе. И Сельма не раздумывая согласилась, потому что там могли быть и другие жертвы Берты, попавшие под влияние черного голоса.
— Вы с Сеп-Хатти поладили?
— Да. Он принял меня.
Благодаря тебе…
— Как люди?
— Кричали, пищали, падали в обморок, по-моему, кто-то попытался меня проклясть, — усмехнулся он, — но все добрались до Андракиса. Дальше о них позаботятся.
— И что теперь?
— Возвращаемся в монастырь. Пока переводим воинов и магов на эту сторону, он будет нашим штабом.
— Тебе придется мотаться туда-сюда?
— Придется, — согласился он. — Не так много кхассеров смогли полностью совладать с Сеп-Хатти, чтобы он согласился помогать. Тем, кому это удалось, придется поднапрячься, чтобы перевести через границу как можно больше народу. Остальные пойдут своим ходом, как прежде. Это займет много времени.
— Ты устал, — грустно сказала она, проводя пальчиками по резко очерченным складкам вокруг рта.
— Устал. Но ты рядом, и мне становится легче.
Он говорил правду. С того момента, как прикоснулся к своей паре, у него внутри разлилось тепло и силы, затраченные на многократные переходы, начали восстанавливаться.
Она была его силой. Тем самым бесконечным источником, о котором раньше мог только мечтать. Его, Ника…
В сотый раз он поблагодарил богиню Иль-Шид за то, что когда-то давно дала ему мудрости и силы забрать с отбора перепуганную, зеленую, словно лягушка, девицу из Шатарии. И пусть их путь был услан не розами, а бесконечными ошибками, сейчас они вместе, а весь мир где-то там, за пеленой внезапно нагрянувшего Сеп-Хатти.
Он притянул ее ближе к себе, бережно убрал с лица прядь волос, и тихо спросил:
— Я прощен? — можно было и не спрашивать, но ему хотелось услышать это от нее.
— Не знаю.
— Врешь?
— Не знаю.
— Врешь, — уже убежденно, растягивая это слово, пробуя его на вкус, — ты же знаешь, что за вранье я наказываю.
— Наказывай, — ее сердце гремело где-то в горле, — я жду.
В синих глазах пылал такой же пожар, как и в янтаре.
Они сорвались одновременно. Голодные и жадные друг до друга, наконец, освободившиеся от оков, которые тянули в бездну. Не было больше ни Тианы с ее приворотами, ни Берты с черным голосом, нашептывающей злые слова. Не было обид и непонимания. Остались только они и их обнаженные чувства.