– Мадлен!.. Подождите меня!
Он часто дышал, в висках пульсировало. Ноги плохо слушались. Следующая площадка. Он заслонил глаза рукой, чтобы не видеть пустоты, но все же чувствовал ее слева. Никогда ему не удастся спуститься вниз.
– Мадлен!
Его голос охрип. Неужели он будет кричать, как ребенок в темноте? Ступени, выщербленные посередине, становились все выше. Через третье отверстие над его головой проникало немного света. Тошнота и головокружение вновь подстерегали его на этой площадке. Он не смог удержаться от того, чтобы не бросить взгляд в отверстие, на этот раз уже над верхушками деревьев: «симка» казалась лишь пятном. Воздух теснил его со всех сторон, пытаясь поднять. Он сделал еще один шаг, потом два. И наткнулся на дверь. Лестница продолжалась с другой стороны.
– Мадлен!.. Откройте!
Он дергал за ручку, стучал плашмя ладонью по старому дереву. Почему она заперлась?
– Нет! – кричал он. – Нет… Мадлен… Не делайте этого… Послушайте меня!
Его голос отражался в колоколах. Они придавали ему звучание металла, повторяли «меня» с нечеловеческой силой. Вне себя от отчаяния, он бросил взгляд в отверстие. Дверь разделяла его надвое. Сможет ли он обойти преграду снаружи? Да, это получилось бы по узкому карнизу, опоясывающему колокольню. Он задыхался, глядя на этот перешеек, откуда видна была вся местность. Другой бы прошел. Для него это невозможно… Он упадет. Он разобьется. Ах!.. Мадлен… Он стонал в своей каменной клетке. Крик Мадлен ответил ему. Тень промелькнула перед окном. Прижав кулак к губам, он считал, как делал это между вспышкой молнии и ударом грома, когда был маленьким. Глухой короткий стук послышался в самом низу, и он с лицом, залитым холодным потом, умирающим голосом забормотал: «Мадлен… Мадлен… Нет…». Ему пришлось сесть. Иначе казалось, потеряет сознание. Он спускался, волоча ноги со ступеньки на ступеньку. И не мог удержаться от стона. От ужаса, от отчаяния. На первой площадке, он на четвереньках подполз к отверстию и рискнул высунуть голову. Под ним, внизу, слева от колокольни, стояла старая часовня, и в тени ее валялись коричневые одежды. Он вытер глаза, во что бы то ни стало желая рассмотреть это. На камнях была видна кровь, неподалеку лежала черная сумочка. Блестела возле останков золотая зажигалка. Флавье заплакал. Ему даже в голову не пришло спуститься к ней, чтобы помочь. Она была мертва. И он был мертв вместе с ней.
Глава 6
Флавье издалека смотрел на тело. Он обошел церковь, пробрался через часовню и теперь не смел больше шевелиться. Ему вспоминался голос Мадлен, бормочущий: «Было бы неплохо». И он уцепился за эту мысль вне себя от отчаяния: она не успела почувствовать боль. Так говорили и о Лерише, который тоже упал головой вперед. Не было времени, чтобы испытать боль? Разве кто-нибудь может об этом знать? Когда Лериш упал на тротуар, кровь его была повсюду… Флавье невольно вспомнил о нем. Он видел останки своего товарища в госпитале. Он держал в руках медицинское заключение. А колокольня была гораздо выше того дома, с которого упал Лериш. Он представил себе страшный удар, как взрыв, как разбивающееся на кусочки зеркало… От Мадлен ничего не осталось, кроме этого неподвижного предмета, который казался брошенным здесь, как ненужная вещь. Он приблизился, заставляя себя смотреть в сторону и страдая оттого, что отвечал за нее. Сквозь слезы он лишь смутно различал труп среди крапивы, роскошные волосы цвета красного дерева, наполовину рассыпавшиеся, запачканные кровью и обнажившие затылок. Руку, уже воскового цвета, с обручальным кольцом, блестевшим на пальце, и… среди предметов, выпавших из сумочки, зажигалку. Он подобрал ее. Если бы он посмел, то снял бы кольцо и надел на палец себе.
Бедная маленькая Эвридика! Никогда она не возникнет из небытия, в котором захотела исчезнуть.
Он удалился медленно, пятясь задом, так, будто сам убил ее. Ему вдруг стало страшно около этого жуткого тела, над которым уже начали кружить вороны. Он побежал между могил, зажимая в кулаке золотую зажигалку. Он встретил Мадлен в часовне и теперь возле часовни оставлял. Вот и все. Это был конец. Никто никогда не узнает, почему она убила себя, И никто не узнает, что он был там. Что у него не хватило мужества обойти дверь перед лестницей. Он добежал до машины, спрятался в ней и, увидев свое отражение в стекле, ужаснулся. Он возненавидел свою жизнь. Начался ад. Он медленно тронулся, потом с удивлением узнал вокзал Понтуаз, проехал мимо жандармерии. Нужно ли зайти известить о случившемся и подвергнуться аресту? Но закон ничего не мог иметь против него. Его просто примут за сумасшедшего. Тогда что делать? Пустить себе пулю в лоб? Невозможно, у него никогда не хватит на это сил. Теперь он должен был признать, что поступил подло, что головокружение тут ничего не значило. Это воля его оказалась больной. Ах! Как Мадлен была права! Стать животным! Жить, не думая.