Рене не протестовала. Может быть, она понимала, почему Флавье так долго рассматривал каждую пару, как бы рассуждая сам с собой. Наконец он выбрал одни изящные блестящие туфли.
– Посмотрим!.. Пройдись!
На высоких каблуках она казалась тоньше, воздушнее. Затянутые в черный шелк, ее бедра слегка покачивались.
– Довольно! – закричал Флавье.
И так как продавщица удивленно подняла голову, то быстро проговорил:
– Это подойдет, мы берем их… Свои она положит в эту же коробку.
Он взял свою спутницу за руку и подвел к зеркалу.
– Посмотри на себя, – прошептал он. – Посмотри на себя, Мадлен.
– Я прошу тебя! – взмолилась она.
– Ну, еще маленькое усилие… Эта женщина в черном… Ты же видишь, что это больше не Рене… Вспомни!
Она явно страдала. Ужас искажал, превращал ее лицо в другое, напрягались губы. Он увлек Мадлен к лифту. С волосами будет видно позднее. Если что-то особенно торопило, так это духи, призрак прошлого. Теперь нужно было идти до конца, и ждать становилось все тяжелее.
Но таких духов больше не существовало. Флавье тщетно пытался описать их.
– Нет… не понимаю, – говорила продавщица.
– Ну, послушайте… Как это вам объяснить? Духи, которые пахнут свежей землей, вялыми цветами…
– Может, «Шанель» № 3?
– Может быть.
– Их больше не выпускают, месье. Поищите в маленьких магазинах, а здесь – не пытайтесь.
Молодая женщина тянула его за рукав. Он стал перебирать флаконы. Без этих духов превращение не будет полным. Ко чил он тем, что сдался, но перед уходом купил Мадлен шляпу. И пока платил, краем глаза все время смотрел на знакомый силуэт рядом с ним. Потом взял Мадлен под руку.
– К чему все эти сумасшествия? – спросила она.
– К чему?.. К тому, что я хочу твоего появления. Мне нужна правда.
Она была напугана. Он чувствовал, как она напряжена, как чуждается его, но крепко прижимал ее к себе. Она от него не ускользнет и в конце концов сдастся.
– Ты должна стать самой красивой, – продолжал он. – Альмариан исчез, его никогда не существовало.
Несколько минут они шли, прижимаясь друг к другу, потом он не выдержал.
– Ты не можешь быть Рене, – сказал Он. – Видишь, я не сержусь… Говорю спокойно.
Она вздохнула, и он тотчас же взорвался:
– Да, я знаю. Ты – Рене, жила в Лондоне со своим дедушкой Чарли по отцовской линии. Родилась в Дамбремонте, маленьком городке у реки… Все это я слышал, но такое невозможно, ты ошибаешься.
– Не будем начинать снова, – взмолилась она.
– Я ничего не начинаю. Просто утверждаю, что в твоих воспоминаниях есть нечто, не соответствующее действительности. Возможно, ты когда-то была больна, серьезно больна.
– Уверяю тебя…
– Бывают болезни, которые оставляют странные последствия.
– Но я же все помню. У меня была скарлатина в десять лет. Больше ничего.
– Нет, не ничего.
– Ты измучишь меня!
Он уговаривал себя быть терпеливым, ведь Мадлен могла оказаться очень чувствительной, и тогда ее нельзя было слишком тревожить.
– Ты почти ничего не рассказала о своем детстве, – продолжал он, – а мне бы очень хотелось узнать о нем.
И так как они проходили мимо музея Гробет-Лабади, то прибавил:
– Давай войдем! Там будет удобнее поговорить.
Но лишь только они вошли в вестибюль, как он понял, что его переживания будут здесь еще более тяжелыми. Звук их шагов, молчание предметов вокруг, картин, портреты – все напоминало ему Лувр. Молодая женщина понизила голос, чтобы не нарушать тишину пустынных залов, и неожиданно оказалось, что у нее тот же выговор и го же глубокое контральто Мадлен, так знакомые Флавье. Он больше слушал звук ее голоса, чем слова. Она рассказывала про свою молодость, по странному капризу судьбы очень похожую на молодость Мадлен. И под руку Флавье держал тот же человек, которого ему так хотелось заключить в объятия. Он остановился перед картиной, изображающей Старый порт, и спросил глухим голосом:
– Тебе нравятся такие картины?
– Нет… Не знаю. Я слишком плохо разбираюсь в них, понимаешь?
Он вздохнул и увлек ее дальше.
– Что ты хочешь услышать?
– Все! Все, чем занималась и о чем думала.
– О! Я была просто маленькой девочкой, такой же, как другие… может, менее избалованной… Читать очень любила. Больше всего легенды.
– И ты тоже!
– Как все дети. Бродила по холмам вокруг дома. Рассказывала себе разные истории и жизнь представляла как сказку… Все это оказалось напрасно!
Они вошли в зал со скульптурами. Эти изваяния консулов напомнили ему Гевиньи и его слова: «Я хотел бы, чтобы ты понаблюдал за моей женой… Она меня беспокоит…» Теперь они мертвы оба, но их голоса… А Мадлен, как раньше, шла рядом.