«На этот раз, – подумал он, – я действительно сошел с ума». И чуть позже: «Может быть, логические размышления и называют сумасшествием?» Перед отелем он заколебался, потом увидел цветочный ларек и купил в нем несколько веточек мимозы. Букет оживит комнату, и Рене не будет больше считать себя узницей. Распахнув дверь, Флавье увидел, как Рене растянулась на кровати. Флавье бросил цветы на стол.
– И что же? – спросил он.
Что? Она плакала. Он приблизился к ней, сжимая кулаки.
– Что с тобой?.. Отвечай! Что с тобой случилось?
Потом взял ее за голову и повернул к свету.
– Моя бедная малышка! – сказал он.
Он никогда не видел плачущей Мадлен, но не забыл ее высокие скулы, по которым стекала вода, и то мокрое лицо, в Сене. Он закрыл глаза и выпрямился.
– Прошу тебя, – прошептал он, – сейчас же перестань плакать… Ты не можешь знать…
Его охватил ничем не оправданный гнев. Он топнул ногой.
– Перестань! Перестань!
Она села и притянула его к себе. Они долго не шевелились, будто оба ожидали чего-то. Наконец Флавье обнял Рене за плечи.
– Прости меня… Я совершенно не владею собой… Но я люблю тебя.
День медленно угасал. Снизу доносился шум от трамваев и троллейбуса. Мимоза пахла сырой землей. Флавье прижимался к Рене. Зачем искать, всегда искать? Ему было хорошо около этой женщины. Конечно, он бы предпочел, чтобы она была той Мадлен…
– Нам пора спуститься, – сказала она тихим голосом.
– Нет, я не голоден… Останемся.
Это был восхитительный отдых. Она будет принадлежать ему, пока продолжается ночь, пока это лицо на его плече не станет белым пятном… Мадлен! Нет, их было не двое… впрочем, бесполезно объяснять… Он больше не боялся.
– Мне больше не страшно, – пробормотал он.
Она гладила его лоб, и он чувствовал ес дыхание на своей щеке. Запах мимозы усилился, заполнил комнату. Он тихонько оттолкнул это теплое, прижатое к нему тело, поискал руку, которая прикасалась к его лицу.
– Иди!
Кровать прогнулась под ним. Он не выпустил этой руки, осторожно щупая ее, будто хотел пересчитать пальцы. Теперь он узнавал и худую ладонь, и короткий мизинец, и выпуклые ногти. Как же он мог забыть? Боже, до чего хотелось спать. Он погрузился в забытье, потом открыл глаза. Она неподвижно лежала рядом. Секунду он прислушивался к ее дыханию, потом, опершись на локоть, нагнулся над лицом и прижал губы к опущенным ресницам.
– Если бы ты только сказала мне, кто ты? – прошептал он.
Слезы омочили теплые веки. Он почувствовал их соленый вкус, поискал носовой платок под подушкой и не нашел.
– Я сейчас вернусь.
Он бесшумно проследовал в ванную. Сумочка Рене лежала на туалетном столике, среди флаконов. Он открыл ее, пошарил внутри, но носового платка и там не оказалось. И вдруг пальцы его наткнулись на что-то интересное… Какие-то зерна… бусы… да, ожерелье… Он подошел к окну и поднял его к бледному свету, который просачивался сквозь стекла, как из аквариума. Золотистый отблеск пробежал по янтарным бусам. Руки его задрожали. Всякая ошибка исключалась. Это было колье Полин Лагерлак.
Глава 4
– Ты слишком много пьешь, – сказала Рене и сразу же взглянула на соседний столик, испугавшись, что слишком громко произнесла это.
Она сознавала, что Флавье вот уже несколько дней специально привлекал к себе внимание. Бравируя, он залпом осушил стакан. За это время у него впали щеки и выступили скулы.
– Это же не то фальшивое бургундское, которое бросается в голову, – заметил он.
– И все-таки… Тебе это вредно!
– Да, вредно… Я вообще веду такую жизнь, которая мне вредна. Но ты никогда не поймешь…
Он беспричинно сердился. Она стала просматривать меню, лишь бы не видеть этих жестких глаз, в которых застыло отчаяние и которые так терзали ее. Рядом остановился гарсон.
– Что на десерт? – спросил он.
– Тарталетку, – сказала Рене.
– Мне тоже, – сказал Флавье и, как только гарсон удалился, нагнулся к ней. – Ты ничего не ешь… А раньше у тебя был хороший аппетит.
Он тихонько засмеялся, но губы его вздрагивали.
– Ты запросто проглатывала три-четыре бриоши, – продолжал он.
– Но я…
– Ну конечно… Вспомни… Галерея Лафайет.
– Опять эта история.
– Да. История того времени, когда я был счастлив.
Вздохнув, Флавье принялся шарить в карманах, а потом в сумочке Рене, разыскивая сигареты и спички. И при этом не спускал глаз с нее.