Лемер затянулся сигаретой и продолжил:
– А теперь поставь себя на место Перрена. Мешочки, найденные в машине, не отличаются от тех, в которых был расфасован морфий у Блондинга. Самое большее, что тебе могут инкриминировать в деле о грабеже, – это соучастие, а может, и руководство, ведь ты был близким человеком в доме Блондинга и мог от него узнать о поступлении в лабораторию такого огромного количества морфия.
Я промолчал. Уже четыре дня я практически ничего не ел и почти не спал. Был грязен, измучен волнением и тревогой, обескуражен обстановкой, в которую так неожиданно попал, и устал до бесчувствия. Мне казалось, будто серые тюремные стены источали страх и безнадежность.
Понимая это, Лемер продолжил более мягко:
– Держи себя в руках, не теряй мужества. Ты, без сомнения, жертва какого-то заранее продуманного плана, типичный козел отпущения. И у меня на это есть доказательства, полученные от вполне надежного лица.
– Кого?
– Самого судьи Перрена. Оказывается, потому тебя в таможне поджидали и проверяли так придирчиво, что рано утром получили анонимный телефонный звонок, будто ты повезешь в Брюссель морфий. Более того, было даже указано, что он спрятан за обивкой дверцы. Информатор знал и об упаковке наркотика.
Я был настолько поражен этим известием, что не сразу опомнился, но постепенно в памяти начали всплывать все подробности происшествия, на которые,я сперва и внимания не обратил.
– Совершенно верно. Только теперь я понял, почему таможенники приступили к обыску, не считаясь с правилами приличия… А этот доносчик остался неизвестным?
Лемер пожал плечами.
– Он только заявил, что действует из мести, поскольку ты его обделил при дележе добычи.
Несмотря на серьезность положения, я не удержался от улыбки.
– Похоже на какой-то скверный полицейский роман.
– К сожалению, это не роман, а действительность, жертва которой – ты.
– Теперь, конечно, нечего и думать о том, чтобы взять меня на поруки?
– Признаться, я об этом даже не заикнулся, ведь Перрен расхохотался бы мне в лицо. Поверь, будет очень трудно доказать, что ты не участвовал в ограблении.
Я же приехал к Блондингу в девять вечера, а уехал в три утра. Это могут подтвердить не менее пятидесяти человек.
– Да, так заявил и сам Блондинг. Но, к сожалению, некоторые приглашенные добавили, что между одиннадцатью и двумя часами ночи ты куда-то уходил, и Блондинг, кстати, подтвердил это, впрочем, очень неохотно. Все его сведения о тебе были весьма благоприятными. Однако, сам понимаешь, против фактов не попрешь. Если ты ездил к пациенту, то назови имя и адрес. Его свидетельство необходимо.
Я почувствовал спазмы в желудке. И понял, что не могу сообщить, как провел это время.
– Нет, существует профессиональная тайна, я не вправе называть этого человека.
Лемер с досадой покачал головой.
– Ерунда! Нам ведь не история болезни нужна. Всего лишь имя и подтверждение, что тогда ты был у него, а не в лаборатории Блондинга. Пациент сразу поймет свою прямую обязанность – помочь тебе. Тем более ему это не принесет никакого вреда.
Я немного подумал и решился:
– Хорошо, скажу тебе правду. Я солгал, никакого пациента не было. Дело обстояло так…
Он удивленно смотрел на меня поверх очков, ожидая объяснений.
Я взял сигарету из коробки на столе, закурил и начал свое признание.
Глава 3
Три месяца назад ко мне на прием явилась одна молодая особа, некая Моника Вотье. Она страдала небольшими нарушениями нервной системы, а внешне была очаровательной женщиной с божественным телом. И кроме того, не скрывала желания близости со мной.
Под предлогом проверки ее состояния, который не компрометировал никого, я встретился с ней в назначенный день, и после этого мы стали любовниками.
Она не была замужем, но не предъявляла мне требований, какие обычно возникают даже у самых доверчивых и покладистых женщин, когда они уверены в привязанности мужчин. – Все это, даже легкость наших отношений, начало меня пугать. Я боялся, что Мари-Клод догадается о нашей связи, и решил порвать с Моникой сразу после отпуска.
Она попросила меня навестить ее, зная, что я буду на вечере у Блондинга.
– Ты всегда можешь сказать, будто тебя вызвали к больному, это никого не удивит.