Квартира Моники Вотье находилась на проспекте Хош близ площади Этуаль. Было всего шесть вечера, и я имел достаточно времени, чтобы пойти к ней пешком.
По дороге я стоял у витрин магазинов, глазел на дома, на прохожих и машины, наслаждаясь своей свободой.
Наконец я увидел большое серое здание и зашел в него. Консьержка занималась сложным вязаньем с очень путаным рисунком и даже не подняла головы, когда я проходил мимо.
Минуя лифт, я поднялся по лестнице и собрался уже протянуть руку к звонку над медной дощечкой с фамилией. Но тут с удивлением заметил, что дверь не заперта. Все же я позвонил и стал ждать, прислонясь к стене.
Пришлось повторить это три раза, но ответа не последовало.
Наконец я открыл дверь, вошел в переднюю и громко проговорил:
– Мадемуазель Вотье!
Позади раздался шорох. Не успел я обернуться, как получил сильный удар по голове. Перед глазами у меня поплыло, и я как сноп свалился на пол.
Глава 5
Очнулся я с невероятной болью в затылке. Инстинктивно поднял руку для защиты и открыл глаза.
Я лежал на полу. Голова трещала от удара. Наверное, тот, кто это сделал, подумал, будто прикончил меня, и скрылся.
Борясь со слабостью и болью, с усилием я встал на колени и заметил, что нахожусь не в, прихожей, а в спальне Моники Вотье.
Кровать стояла рядом, она сама лежала на ней, раскинув руки.
Мое внимание привлек блестящий предмет у нее на груди. Приглядевшись, я понял, что это рукоятка кинжала, лезвие которого вонзилось в ее тело.
Ошеломленный, я смотрел на страшную картину, не веря своим глазам, затем приблизился и по старой привычке пощупал пульс. Рука Моники была еще теплая, видимо, ее убили совсем недавно.
Заметив на ночном столике телефон, я собрался было вызвать полицию, но меня остановил инстинкт самосохранения.
Рассудок сработал четко.
Я отдернул руку от трубки и быстро обошел спальню и остальные помещения. Нигде никого не было.
Зачем меня втащили туда?
Вторичный осмотр трупа все объяснил. Моника держала в руке осколок фарфоровой вазы.
Их замысел прояснился. Хорошо продуманный план, ничего не скажешь. Моника Вотье отказалась подтвердить мое алиби. Выйдя из тюрьмы, я тут же заявился к ней, принялся укорять за прошлое, поссорился и убил. Она пыталась защищаться и разбила о мою голову вазу, оказавшуюся у нее под рукой.
Все оказалось учтено: мотив, жертва и сам убийца были налицо.
Пришлось бы мне погибнуть, если бы я – задержался и был обнаружен.
Надо было немедленно удирать.
Судя по часам, все произошло не более десяти минут назад. Убийца ожидал моего прихода к семи и наверняка высматривал из окна. Он заколол Монику, спрятался за дверью прихожей и, как только я вошел, оглушил, меня ударом по голове. Потом втащил в спальню.
Я вытер платком телефонную трубку, подумал немного и то же проделал с рукояткой кинжала. Ведь пока я был без сознания, убийца мог прижать к ней мои пальцы. Осколки вазы говорили б продуманности всех мелочей.
Взглянув в последний раз на убитую, я вышел, прикрыв платком дверную ручку.
Все еще поглощенная вязаньем, консьержка так и не взглянула на меня.
Я прошел по улице метров пятьдесят и услышал вой полицейской сирены: машина приближалась со стороны площади Этуаль. Она вынырнула из-за поворота, промчалась мимо меня и остановилась перед домом, где жила Вотье.
Из нее выскочили трое полицейских и вбежали в подъезд, из которого я вышел недавно.
Удалился я медленно, боясь привлекать к себе внимание. Не спешил совсем, хотя прекрасно понимал, что, прокопайся я хоть пару минут в квартире Моники, сегодня вечером оказался бы в тюрьме и когда-нибудь на рассвете вышел из нее только на центральный двор Сайте, где устанавливалась гильотина для приговоренных к смертной казни!
«У тебя есть только один шанс из ста», – кажется, так меня предупредила Анна.
В кафе, где мы встретились с Анной, было почти пусто. С первого взгляда, брошенного на меня от порога, она, видимо, поняла: что-то стряслось. По телефону я не мог ей ничего сообщить.
Анна села рядом, обеспокоенно глядя мне в лицо.
– Что случилось, Тэд?
Я рассказал ей все, начиная с посещения гаража и кончая бегством из дома на проспекте Хош. Анна не прерывала, только глаза ее были встревожены. Она боялась за меня.
– Но это же чудовищно… Иди скорее в полицию и расскажи о случившемся.
– Нет, дорогая, такое исключено. В конце концов сыщики – это всего лишь сыщики, а не ясновидцы, обвинять их в неверных выводах порой просто невозможно, В свое время Лемер правильно говорил: «Полиция считается только с фактами». Сколько бы я ни доказывал, что шел к Монике с самыми лучшими намерениями, получил потом удар по голове от какого-то человека-невидимки, а очнувшись, лежал уже в спальне возле кровати, на которой была заколота Моника, – никто этому не поверит. Меня арестуют, обвинят в преднамеренном убийстве, а что за это полагается – сама знаешь.