Глава 2
«Наверное, я выгляжу идиотом», – думал Флавье. Он делал вид, что небрежно играет маленьким биноклем из слоновой кости, разглядывая окружающих, но никак не мог решиться направить его на Мадлен. Вокруг было множество людей в военной форме, и женщины, которые сопровождали офицеров, имели такой же самодовольный вид, как и их спутники. Флавье ненавидел их, как стал ненавидеть и войну, и всю касту военных, и этот чересчур роскошный театр, наполненный нарядной и игривой публикой. Когда он поворачивал голову, то видел Гевиньи, положившего скрещенные руки на барьер ложи. Мадлен сидела немного в стороне, грациозно наклонив голову. Она оказалась темноволосой и тонкой, но черты ее лица Флавье различал лишь смутно… У него сложилось впечатление, что она красива и хрупка, может быть, из-за тяжелых волос.
И как такая элегантная женщина могла полюбить этого толстого Гевиньи? Как она вообще могла принимать его ухаживания? Поднялся занавес над спектаклем, который совершенно не интересовал Флавье. Он закрыл глаза и стал вспоминать то время, когда они с Гевиньи ради экономии жили в одной комнате и были очень скромными и тихими. Студенты тогда насмехались над ними и старались провоцировать разные инциденты. Случались среди них и такие парни, которые добивались всех желаемых женщин. Один в особенности. Звали его Марком. Он не был ни особенно умен, ни особенно красив. Однажды Флавье решил расспросить его о жизни. Марк улыбнулся тогда.
– Разговаривай так, – сказал он, – будто уже спал с ними… Это не дает осечки.
Но Флавье так никогда и не осмелился на это. Он не мог быть нескромным. Даже «ты» говорил людям с трудом. Когда в молодости он служил инспектором, коллеги смеялись над ним, считая притворщиком. И даже немного боялись. А когда же Гевиньи осмелился? С какой женщиной? Может быть, с Мадлен? Флавье называл ее Мадлен, будто был связан с ней, будто Гевиньи был их общим недругом. Он попытался представить себе ресторан отеля «Континенталь». Вообразил, как обедает в первый раз с Мадлен и делает знак метрдотелю подать карту вин. Нет, невозможно! Тот не стал бы его обслуживать… А потом… нужно будет пересечь огромную залу ресторана… позднее – спальня… Раздевающаяся Мадлен… да что там! Ведь она была его женой!.. Флавье открыл глаза, поерзал в кресле, и ему захотелось покинуть театр, но он сидел в середине ряда: пришлось бы беспокоить столько зрителей! Вокруг раздались смех и аплодисменты, которые вспыхнули на мгновение и затихли. Кажется, актеры говорили о любви. Быть актером! Флавье вздрогнул от отвращения. Украдкой, краешком глаза поискал Мадден. В золотистом полумраке она вырисовывалась как портрет. Драгоценности сверкали на ее шее и в ушах. Глаза тоже казались светящимися. Она слушала с выражением восхищения на лице, которое часто можно видеть у посетителей музея, рассматривающих Джоконду. Тяжелый узел волос на ее затылке отливал красным деревом. Мадам Гевиньи…
Флавье нужно было смотреть на нее в бинокль, но сосед Мадлен решительно задвигался, и он сунул прибор в карман. В антракте надо уйти. Теперь он был уверен, что узнает ее в любом месте, и почувствовал дрожь при мысли, как станет следить за ней, наблюдать чужую жизнь. Гевиньи попросил его о чем-то некрасивом, И если Мадлен догадается… В конце концов, у нее есть полное право иметь любовника! Но он уже знал, что сам будет сильно страдать, если обнаружит ее неверность. В зале снова раздались аплодисменты. Он бросил быстрый взгляд: Мадлен сидела в той же позе. Бриллианты в ее ушах так же вспыхивали. В глазах по-прежнему отражался свет театральных огней, а тонкая рука лежала на бархате барьера. Ложа создавала вокруг нее светло-золотой ореол. Не хватало лишь подписи в углу картины, и на секунду Флавье показалось, что он видит там маленькие красные буквы: Р. Ф… Роже Флавье… Но это уже было слишком глупо! Он не должен придавать такое значение словам Гевиньи… Если позволить своему воображению унестись… Ему надо было становиться романистом с такой фантазией, с образами, возникающими перед ним, драматическими и трагическими. Роже сжал руки, как это делал Гевиньи. Если он выбрал ремесло адвоката, то затем только, чтобы узнавать секреты, мешающие людям жить. Даже Гевиньи со своими фабриками, богатством, с друзьями, устал от жизни. Они лгали, все эти люди, которые вместе с Марком утверждали, будто не признают препятствий. Кто знает, не искал ли и сам Марк человека, которому мог бы довериться? Гевиньи тоже целовал Мадлен, и вместе с тем она была ему безразлична. Правда заключалась в том, что все они, как и Флавье, шатались на крутом спуске, в конце которого находилась бездна. Они смеялись, они занимались любовью, но они боялись. Что бы с ними стало без пасторов, врачей и людей закона?