Первой зашевелилась Мадлен. Тогда он сел и взглянул на нее. Она имела жалкий вид: волосы, прилипшие к щекам, посиневшая кожа. Глаза ее были открыты и пристально смотрели в небо. Будто искали там что-то.
– Вы не умерли… – сказал Флавье.
Эти глаза обратились теперь к нему. Но взгляд шел откуда-то издалека.
– Я не знаю, – прошептала она. – Но было бы неплохо умереть.
– Идиотка! – закричал Флавье. – Ну-ка! Встряхнитесь!
Он обхватил ее руками, поднял и, уже навалившуюся на него, перекинул через плечо. Она весила немного, и бистро было совсем близко, но тем не менее он весь дрожал от усталости, когда дошел до двери.
– Эй!.. Кто-нибудь!
Он поставил Мадлен на ноги перед прилавком. Она шаталась, лязгая зубами.
– Эй!
– Иду! Иду, – ответил чей-то голос.
Из кухни в глубине бистро вышла женщина с маленьким ребенком на руках.
– Несчастный случай, – объяснил Флавье. – Вы не могли бы одолжить нам какие-нибудь старые вещи? Мы совершенно промокли.
Он нервно рассмеялся, чтобы завоевать доверие этой женщины.
Неожиданно заплакал ребенок, и мать стала баюкать его.
– У него режутся зубки, – сказала она.
– Пожалуйста, что-нибудь переодеться, – настаивал Флавье. – Потом я вызову такси… А пока схожу за пиджаком… Я оставил в нем бумажник. И приготовьте для мадам порцию коньяка… в общем, выпить и покрепче!
Он пытался выказать хоть немного тепла и сердечности, чтобы заставить Мадлен прийти в себя и заинтересовать их приключением женщину. Но сам чувствовал, что полон радости, энергии и воли.
– Садитесь! – прикрикнул он на Мадлен.
Затем пошел на пустынную набережную и подобрал свой пиджак с жилетом. Ванна в этот сезон была не очень-то страшна, но он совершенно измучился… Особенно его удручало сейчас видение Мадлен, спокойно идущей к краю набережной. И главное, потом, вместо того чтобы сопротивляться, бороться, она немедленно покорилась случившемуся, даже не подумав о возможной смерти. Он решил больше не выпускать ее из вида, защищать против нее самой, так как теперь понял, что она не совсем нормальна. Он вернулся бегом, чтобы согреться. Женщина с ребенком, повисшим на ее шее, разливала спиртное в два стакана.
– Где она?
– В боковой комнате, там. Переодевается.
– А где у вас телефон? Я хочу вызвать такси.
– Там.
Подбородком она указала в конец бара.
– Я нашла только спецовку, это вас устроит?
Ей пришлось повторить вопрос, когда Флавье повесил трубку.
– Очень хорошо, – сказал он.
В эту минуту Мадлен вышла из кухни и ошеломила его. Одетая в бедное платье из полинялой ткани, без чулок, в босоножках, совсем не смущенная, это была другая Мадлен.
– Идите быстрей сушиться, – сказала она. – Я так огорчена… В следующий раз буду внимательней.
– Надеюсь, следующего раза не наступит, – проворчал Флавье.
Он ожидал благодарности, чего-нибудь патетического, а она пыталась шутить. Он злобно натянул на себя рабочую одежду, слишком большую для него, такую, что будет выглядеть в ней смешным. Женщины в зале о чем-то шептались, как заговорщицы, а он, утративший вдруг всю свою радость и тщетно пытающийся поймать концы рукавов, с неприязнью обнаружил, что костюм его испачкан смазочным маслом… Его гнев обратился против Гевиньи. Он заплатит за это, кретин! Пускай другого попросит последить за своей женой, если тому это светит! Внезапно Флавье услышал сигнал такси. Стесняясь и краснея, он толкнул дверь.
– Вы готовы?
Мадлен держала на руках ребенка.