Конечно, я был не так глуп, чтобы поддаться на «слабо». Я провел день в кафе, уплетая лепешки с заварным кремом, пока мои одноклассники изучали болотную и полевую дичь. Но я всех убедил в том, что прошел опасным маршрутом. Мне тогда было четырнадцать, и меня чуть не исключили из «Коттслоу-парк», однако до последнего класса я оставался знаменитостью.
Мои металлические костыли стоят у кровати. Я опускаю ноги на пол и двигаюсь боком, пока не дотягиваюсь до ручек.
Выйдя из палаты, смотрю вдоль прямого коридора и через стеклянные окошки на дверях вижу еще один коридор, уходящий вглубь здания. Слегка пахнет газом.
Ориентируясь по указателям, я двигаюсь в направлении лестницы, заглядывая в пустые палаты со смятыми постелями. Прохожу мимо тележки уборщицы. Из нее выглядывают щетки и швабры, похожие на прически рок-звезд семидесятых.
Лестница не освещена. Я смотрю через перила, почти ожидая увидеть, как Мэгги спешит мне на помощь. Оглянувшись, улавливаю какое-то движение в дальнем конце коридора, там, откуда я пришел. Возможно, это ищут меня.
Возвращаюсь и открываю дверь костылем.
– Алло! Вы меня слышите?
За зеленой пластиковой дверью – пустая операционная, на столе лежит заляпанная кровью бумага.
Комната медсестер пуста. На столе – раскрытые медкарты. В кружке остывает кофе.
Из-за перегородки раздается глухой стон. Мэгги лежит без движения на полу, неестественно подогнув ногу. Вокруг рта и носа видна кровь, она стекает на пол, образовывая лужицу возле ее головы.
Я щупаю ее пульс. Мэгги жива.
Поворачиваюсь на придушенный голос.
– Эй, парень, почему ты еще здесь?
В дверях стоит пожарный в противогазе. Дыхательный аппарат делает его похожим на инопланетянина, в руках у него огнетушитель.
– Она пострадала. Быстрее! Сделайте что-нибудь.
Он опускается на колени рядом с Мэгги и прижимает палец к ее шее.
– Что ты с ней сделал?
– Ничего. Я нашел ее в таком состоянии.
За маской мне видны только его глаза, и они смотрят на меня настороженно.
– Ты не должен здесь находиться.
– Меня забыли.
Бросив взгляд поверх моей головы, он неожиданно поднимается и шагает мимо меня.
– Я привезу тебе коляску.
– Я могу идти.
Кажется, он меня не слышит. Меньше чем через минуту он входит в дверь, толкая перед собой коляску.
– А как же Мэгги?
– Я за ней вернусь.
– Но она ранена…
– С ней все будет в порядке.
Пристраивая костыли между коленей, я усаживаюсь в коляску. Пожарный трусит по коридору, поворачивая направо, потом налево к главным лифтам.
Его комбинезон недавно выстиран, резиновые сапоги шлепают по натертому полу. Почему-то мне не слышно, как кислород поступает к нему в маску.
– Я больше не чувствую запаха газа, – говорю я. Он не отвечает.
Мы поворачиваем в центральный коридор. В дальнем конце три лифта. Двери среднего раздвинуты при помощи желтого рычага. Пожарный увеличивает скорость, коляска гремит и подпрыгивает по линолеуму.
– Я думал, пользоваться лифтами в такой ситуации небезопасно.
Он не отвечает и не останавливается.
– Возможно, следует спуститься по лестнице, – настаиваю я.
Он несется, толкая меня со спринтерской скоростью к открытым дверям. Чернота шахты распахивается передо мной.
В последний момент я успеваю поднять костыли. Они врезаются в стены по обе стороны от лифта. Из легких с шумом выходит воздух, и я чувствую, как прогибаются мои ребра. Оттолкнувшись от стены, я сползаю с коляски и откатываюсь в сторону.
Пожарный согнулся на том месте, где ручка коляски угодила ему в пах. Я подползаю к нему и просовываю его руку в колесо. Повернув коляску на девяносто градусов, закрепляю его кисть, словно в тисках. Еще один поворот – и она сломается, как карандаш.
Теперь он молотит свободным кулаком, пытаясь достать до меня. Я уворачиваюсь, держа между нами кресло.
– Кто ты? Зачем ты это делаешь?
Он чертыхается и барахтается, его противогаз почти сполз. Внезапно он изменяет направление атаки и бьет меня кулаком по раненой ноге. Боль невероятная, перед глазами начинают танцевать белые точки. Я поворачиваю коляску, пытаясь спастись, и слышу хруст его костей и громкий стон.
Мы оба лежим на полу. Он пинает меня в грудь. Откинувшись назад, я ударяюсь головой о стену. Поднявшись на колени, он хватает меня сзади за рубашку здоровой рукой и пытается подтащить к шахте. Я отбрыкиваюсь здоровой ногой, а руками цепляюсь за его куртку.
Мы очень устали и движемся медленно. Он хочет меня убить. Я хочу выжить. На его стороне сила и выносливость, на моей – страх и отчаяние.
– Слушай, Тарзан, это не выгорит, – говорю я, переводя дыхание после каждого слова. – Я отправлюсь в эту дыру только вместе с тобой.
– Пошел к черту! Ты мне руку сломал!
– А мне ногу прострелили. И я не жалуюсь.
Где-то под нами начинает работать мотор. Лифты движутся. Он смотрит на цифры над дверью, поднимается на ноги и ковыляет по коридору, держа распухшее запястье, как будто его уже перевязали. Он собирается сбежать по лестнице. Я ничего не могу сделать.
Засунув руку в карман рубашки, я нащупываю маленькую желтую таблетку. Мои пальцы слишком толсты для такой деликатной задачи. Теперь я ее нащупал… она между большим и указательным пальцами… на языке.
Адреналин уходит из крови, и мои веки трепещут, как крылья мошки на стекле. Кто-то желает моей смерти. Разве это не странно?
Я слышу, как поднимается лифт, слышу гул голосов. Показывая вдаль по коридору, бормочу:
– Помогите Мэгти.
6
Полицейские ходят по коридорам, опрашивают сотрудников, фотографируют. Я слышу, как Кэмпбелл выговаривает какому-то бедолаге-доктору за то, что тот мешает расследованию. По тону Кэмпбелла можно подумать, что это расстрельное дело.
Действие морфина прекращается, и меня охватывает дрожь. Почему меня хотели убить? Возможно, на реке я стал свидетелем убийства. Возможно, я кого-то застрелил. Я не помню.
Кэмпбелл открывает дверь, и я переживаю дежа вю: мне знакомо не место, а разговор, который сейчас произойдет. Он усаживается и улыбается мне своей фирменной приветливой улыбкой. Но прежде чем он успевает заговорить, я справляюсь о Мэгги.
– Она в палате внизу. Ей кто-то сломал нос и подбил оба глаза. Ты?
– Нет.
Он кивает.
– Да, она так и сказала. Хочешь рассказать мне, что произошло?
Я передаю всю историю, рассказываю о «пожарнике Сэме» и гонке по коридору на инвалидном кресле. Кажется, подробности его удовлетворяют.
– Что зафиксировали камеры в коридоре?
– Ни фига. Он забрызгал линзы краской из пульверизатора. У нас есть кадры из комнаты медсестер, но лица за маской не видно. Ты его не узнал?
– Нет.
На его лице написано отвращение.
– Я убежден, что это имеет отношение к Микки Карлайл, – говорю я. – Кто-то потребовал выкуп. Поэтому-то я и очутился на реке…
– Микки Карлайл умерла.
– А что если мы ошиблись?
– Черта с два! Мы не ошиблись.
– Но я наверняка получил доказательства того, что она жива.
Кэмпбелл это знает. Он знал это с самого начала.
– Это фальшивка! – шипит он. – Никто в это не поверил, кроме тебя и миссис Карлайл. Скорбящую мать я еще могу понять, но тебя! – Его пальцы сжимаются и разжимаются. – Ты тогда успешно расследовал убийство, а потом вдруг поверил в фальшивку, которая бросает тень на исход дела. Попросил провести ДНК-тест. Ты потерял голову, как какой-то голливудский борец за правосудие, и сунулся под пули.
Теперь Кэмпбелл приблизился. Я вижу перхоть на его бровях.
– Говард Уэйвелл убил Микки Карлайл. И если этот больной, извращенный сукин сын убийца выйдет на свободу из-за тебя, то в конторе больше не останется ни одного полицейского, который согласится с тобой работать. Ты конченый человек.