Я делаю глоток воды из пластиковой бутылки и пытаюсь сесть. Джо подставляет мне плечо. Где-то над головой слышно, как самолет заходит на посадку в Хитроу.
Работник «скорой» склоняется надо мной.
– Чувствуете боль в груди?
– Нет.
– Одышку?
– Нет.
У этого парня очень густые усы, а изо рта пахнет пиццей. Я откуда-то его знаю. Он расстегивает пуговицы на моей рубашке.
– Сейчас проверю пульс, – говорит он.
Я быстрым движением хватаю его за запястье. Его глаза расширяются, на лице появляется странное выражение. Он медленно переводит взгляд на мою ногу потом на реку.
– Я вас помню, – говорю я ему.
– Это невозможно. Вы были без сознания.
Я еще держу его за запястье и сжимаю все крепче.
– Вы спасли мне жизнь.
– Я не думал, что вы выкарабкаетесь.
– Только приложите эти штуковины мне к груди, и я вырву вам сердце.
Он кивает и нервно смеется.
Я беру кислородную маску за ремень, а он измеряет мне давление. Грохот и стук воспоминаний на мгновение прекратились. Но это все равно что на время задержать дыхание. Я знаю, что они вернутся.
В свете прожекторов я вижу, как на камни, словно нефтяной разлив, набегает зыбь. «Новичок» Дэйв опоясал место преступления лентой. Ныряльщики воротятся завтра утром и продолжат поиск. Сколько еще секретов таится в тине?
– Давайте поедем домой, – говорит Джо.
Я не отвечаю ему, но почти непроизвольно качаю головой. Я слишком близок к тому, чтобы вспомнить. Надо продолжать путь. Это не может подождать денек-другой.
Джо звонит Джулиане и говорит, что вернется поздно. Ее голос по мобильному звучит как-то металлически. Она говорит из кухни. Ей надо кормить детей. А нам надо найти ребенка.
По пути от Темзы я рассказываю Джо о том, что вспомнил: описываю телефонные звонки, тряпичную куклу и холодную обреченность последнего разговора. У всего есть смысл, своя функция, свое место в узоре: бриллианты, маячки, коробка из-под пиццы…
Мы останавливаемся на том же заброшенном участке, напротив того же промышленного холодильника. Свет фонарей отражается от его серебристой дверцы. Тряпичная кукла пропала, но дорожный указатель, как шляпа ведьмы, торчит среди растений.
Я выхожу из машины и неуверенно иду к холодильнику. Джо, словно охранник королевской особы, держится на расстоянии четырех шагов позади меня. На нем полотняная куртка, немного помятая, как будто он собрался на сафари.
– Где была Рэйчел?
– Осталась в машине. Она совершенно обессилела.
– Что случилось потом?
Я ломаю мозги, пытаясь вытолкнуть воспоминания откуда-то из глубины.
– Видимо, он перезвонил. Человек, который бросил трубку, – он позвонил снова.
– Что сказал?
– Не знаю. Не помню. Погодите!
Я осматриваю свою одежду.
– Он хотел, чтобы я разулся, но я этого не сделал. Я решил, что он меня не видит, – по крайней мере в тот момент. Он велел мне идти мимо холодильника.
Продолжая говорить, я двигаюсь в сторону проволочной ограды, за которой – линия Бейкерлоо.
– По телефону мне был слышен плач девочки.
– Вы уверены?
– Да, где-то вдалеке.
Свет фонарей тускнеет по мере того, как мы отходим от машины Джо. Мои глаза привыкли к темноте, но сознание подшучивает надо мной. Мне постоянно мерещатся фигуры, спрятавшиеся в тени, крадущиеся в овраге за деревьями.
На фиолетовом небе нет звезд. Что мне больше всего нравилось в деревне, так это звезды и тишина морозного зимнего утра, укутывающего землю, как свежевыстиранная простыня.
Впереди будет забор из металлической сетки. Я повернул налево и шел вдоль него до пешеходного моста. Звонивший инструктировал меня по телефону.
– Вы узнали его голос?
– Нет.
Уже виден забор, несущий в своих серебряных рамках черные бриллианты темноты. Мы поворачиваем и идем вдоль него к аркообразному пешеходному мосту над рельсами. Гудит генератор, в свете прожекторов работает ремонтная бригада.
Посредине моста я перегибаюсь через перила и смотрю на серебряные ленточки путей, убегающие на север.
– Я не помню, что случилось потом.
– Вы сбросили выкуп с моста?
– Нет.
Здесь снова зазвонил телефон. Я шел слишком медленно. Они вели меня. Наверное, в телефоне был передатчик. Кто-то сидел перед экраном компьютера и устанавливал мое точное местонахождение.
Мы оба смотрим на пути, словно ищем там ответа. Ветер доносит запах горящего угля и каких-то химикатов. Я больше не слышу внутреннего голоса.
– Подождите, – говорит Джо.
– Нет. Я не могу дольше ждать. Я должен вспомнить.
Он берет мобильный телефон и набирает номер. Мой карман вибрирует. Я открываю его, и Джо поворачивается ко мне спиной.
– Почему остановился? Иди дальше! Я же сказал куда.
Воспоминание бесшумно поднимается на поверхность. Джо снова сделал это – помог мне вернуться в прошлое.
– А Микки будет там? – ору я в телефон.
– Заткнись и иди.
Куда? Это недалеко. Парковка на той стороне станции. Шевелись!
Теперь я бегом спускаюсь по ступенькам. Джо трудно за мной угнаться. Я почти не вижу, куда иду, но дорогу я знаю. Она вьется вдоль полотна. По обе стороны от рельсов установлены сигнальные мостики, несущие над собой электрические провода.
Ветер поднялся, грохочет оградами и бросает мне под ноги мусор. Вдоль дорожки тускло светят фонари, поэтому видимость здесь лучше. Внезапно я оказываюсь перед пустынной стоянкой, в центре которой одинокий фонарь рисует желтый купол на асфальте. Я помню, что под фонарем стоял дорожный знак, к которому я подбежал, держа коробку под мышкой. Выбор места показался мне странным. Оно слишком открытое.
Меня догоняет Джо, и мы стоим под фонарем, рассматривая люк, закрытый сверху решеткой.
– Он хотел, чтобы я опустил свертки через решетку.
– И что вы сделали?
– Сказал ему, что хочу увидеть Микки. Он угрожал, что снова повесит трубку. У него был очень спокойный голос. Он сказал, что она недалеко.
– Где?
Я поворачиваю голову. В тридцати ярдах от нас темнеет контур сточной трубы.
– Он сказал, что она ждет меня… вон там.
Мы подходим к краю и заглядываем внутрь. Крутые бетонные стены покрыты граффити.
– Я ее не видел. Было слишком темно. Я позвал ее: «Микки! Ты меня слышишь?» И заорал в трубку: «Я ее не вижу. Где она?» «Она в трубе», – сказал он. «Где?» Я все кричал: «Микки! Ты там?»
Теперь Джо придерживает меня. Он боится, что я упаду через край. И в то же время хочет, чтобы я двигался дальше.
– Покажите, – говорит он.
По стене трубы спускается лестница. Ступеньки очень холодные – стынут пальцы. Джо двигается за мной. Я не мог одновременно спускаться, держать «Глок» и нести коробку с выкупом. Поэтому оставил пистолет в кобуре, а коробку пристроил под мышкой.
– Микки! Ты меня слышишь?
Мои ноги касаются дна. На ближайшей стене я едва различаю более глубокую тень – вход в следующую трубу.
Наверное, она в той трубе. Это единственное место, где можно спрятаться.
– Микаэла?
Раздалось невнятное гудение, будто отдаленные раскаты грома. Я почувствовал, как труба вибрирует у меня под ногами, потянулся за пистолетом, но не взял его.
– Микаэла?
Мои волосы взметнул ветер, и я услышал приближавшийся звук, подобный грохоту поезда, мчащегося по тоннелю, или стуку сотен копыт по сходням. Я оглядывался по сторонам в поисках Микки, а звук усиливался. Он шел на меня, надвигался из темноты… волна.
Дверца снова открылась, и мир превращается в шум и хаос. Силы притяжения больше нет. Я лечу, переворачиваясь снова и снова, у меня в ушах ревет океан.
Полностью потеряв ориентацию в пространстве, я не знаю, где дно, где поверхность. Течение бросает меня из стороны в сторону, несет вперед или вниз по трубе или тоннелю. Я обломал ногти, пытаясь вцепиться в скользкие стены.