– А кто такой мистер Мерфи?
– Микки говорит, что он владелец здания, но я думаю, что он только комендант.
– И Микки не спустилась.
– Нет.
– Сколько ты ждала?
– Лет сто. – Она обмахивает лицо руками. – Можно мне мороженое?
– Через минуту. А пока ты ждала, мимо тебя кто-нибудь проходил?
– Нет.
– И ты не сходила с крыльца? Например, чтобы купить попить.
Она покачала головой.
– Или поговорить с другом? Или погладить собаку?
– Нет.
– А что было потом?
– Мама Микки вышла выносить мусор. И спросила: «Что ты тут делаешь? Где Микки?» А я сказала: «Я ее жду». Тогда она сказала, что Микки спустилась очень давно. Но она не спускалась, потому что я была здесь все время…
– И что ты тогда сделала?
– Мама Микки велела мне подождать. Она сказала, чтобы я не двигалась, вот я и села на ступеньки.
– Мимо тебя кто-нибудь проходил?
– Только соседи, помогавшие искать Микки.
– Ты знаешь, как их зовут?
– Некоторых. – Она перечислила их, загибая пальцы. – Это тайна?
– Думаю, можно и так сказать.
– А куда пошла Микки?
– Не знаю, милая, но мы ее найдем.
3
Меня приехал навестить профессор Джозеф О'Лафлин. Я вижу, как он идет по больничной парковке, странно раскачиваясь, словно на его левую ногу наложена шина. Его губы шевелятся: улыбаются, приветствуют людей, произносят шутки о том, какой коктейль он предпочитает: «взболтать, но не смешивать»[15]. Только этот человек может сделать болезнь Паркинсона поводом для шуток.
Джо клинический психолог и обладает типичной для своей профессии внешностью: высокий, худой, с копной темных волос – ни дать ни взять рассеянный академик, сбежавший с лекции.
Мы познакомились несколько лет назад в ходе расследования убийства. Я тогда долго подозревал О'Лафлина, но оказалось, что виновен был один из его пациентов[16]. Не думаю, что профессор упоминает об этой истории в своих лекциях.
Тихонько постучав в дверь, Джо открывает ее и неловко улыбается. У него приветливое лицо и влажные карие глаза, словно у детеныша тюленя, пока того не стукнули прикладом по голове.
– Я слышал, у вас проблемы с памятью.
– Да кто вы такой, черт возьми?
– Очень хорошо. Приятно видеть, что вы не утратили чувство юмора.
Он долго оглядывается, решая, куда поставить портфель. Потом берет блокнот, придвигает стул и садится, упираясь коленями в кровать. Наконец устроившись, он смотрит на меня и молчит, словно я сам попросил его прийти.
Вот что я ненавижу в психологах. Они играют в молчанку и заставляют тебя усомниться в том, что ты нормален. Я не обещал, что буду что-то рассказывать. Я помню свое имя. Помню, где живу. Помню, куда положил ключи и где оставил машину. Я в полном порядке.
– Как вы себя чувствуете?
– Какой-то мерзавец меня подстрелил.
Неожиданно его рука начинает дрожать и подергиваться, но он усилием воли заставляет ее не шевелиться.
– Как ваш Паркинсон?
– Я перестал заказывать суп в ресторанах.
– Очень мудро. А как Джулиана?
– Прекрасно.
– А девочки?
– Растут.
В наших отношениях никогда не было места светским беседам и семейным темам. Обычно я напрашиваюсь к Джо на обед, пью его вино, заигрываю с его женой и бесстыдно выдаиваю из него мысли о нераскрытых преступлениях. Джо, конечно, это знает – и не потому, что он чертовски умен, а потому, что я – открытая книга.
Мне нравится О'Лафлин. Он учился в частной школе и принадлежит к среднему классу, но это не страшно. И мне нравится Джулиана, его жена, которая почему-то считает, что может снова женить меня, несмотря на мой прискорбный послужной список.
– Как я понимаю, вы встречались с моим начальником.
– С главным суперинтендантом.
– И что вы о нем думаете?
Джо пожимает плечами:
– Он производит впечатление профессионала.
– Перестаньте, профессор, вы способны на большее. Скажите, что вы думаете на самом деле.
Джо коротко шикает на меня. Он знает, что я его дразню.
Откашлявшись и глядя на свои руки, он начинает:
– Главный суперинтендант – типичный карьерист и на хорошем счету у начальства. Он переживает из-за своего второго подбородка и красит волосы. Страдает астмой. Пользуется лосьоном после бритья от Кельвина Кляйна. Женат, у него три дочери, которые так крепко прибрали папу к своим маленьким ручкам, что его осталось только посеребрить и выгравировать на нем надпись, как на трофее. Они вегетарианки и не разрешают ему есть мясо дома, поэтому он ест его в служебной столовой. Он читает романы Филлис Дороти Джеймс и любит воображать себя Адамом Далглишом, хотя и не пишет стихи и вообще не слишком чувствителен[17]. И у него есть очень раздражающая привычка не слушать людей, а читать им лекции.
Я восхищенно присвистываю.
– Вы следили за этим парнем?
Профессор неожиданно смущается. Другой на его месте поражал бы своим талантом знакомых, а Джо всегда искренне удивляется, что угадал хотя бы половину. И он берет факты не из воздуха. Я мог бы попросить его обосновать каждое утверждение, и он не медлил бы с ответом. Джо, видимо, заметил, как Кэмпбелл отдувается, унюхал его лосьон, наблюдал за тем, как ест главный суперинтендант, увидел фото его детей…
Вот что пугает меня в Джо. Он как будто способен влезть человеку в голову и читать там, как в открытой книге. Не хочется слишком сближаться с человеком, который в один прекрасный день поставит перед тобой зеркало, где ты увидишь свою судьбу.
Джо рассматривает мою медицинскую карту, изучает результаты тестов и рентгеновские снимки. Потом закрывает папку.
– Итак, что случилось?
– Пуля, ружье – обычная история.
– Очнулись здесь? Что помните последним?
Я не отвечаю: я ломаю мозги уже два дня, с тех самых пор, как пришел в себя, но вспоминаю только пиццу.
– Каково ваше эмоциональное состояние?
– Подавлен. И зол.
– Из-за того, что не можете вспомнить?
– Никто не знает, что я делал на реке. Это не была полицейская операция. Я действовал в одиночку. Я не бунтарь. Я не бросаюсь в дело сломя голову, словно панкующий подросток с татуировкой «Рожденный проигрывать» на груди… Они обращаются со мной, как с преступником.
– Врачи?
– Полицейские.
– Вероятно, это потому, что вы не можете вспомнить. Вы чувствуете себя не таким, как все. Вы думаете, что все, кроме вас, посвящены в какую-то тайну.
– Вы полагаете, у меня паранойя?
– Нет. Это обычный симптом амнезии. Вам кажется, что от вас что-то скрывают.
Что ж, пусть так, хотя это и не объясняет поведения Кибела, заявлявшегося ко мне уже три раза с ложными обвинениями и дикими заявлениями. Чем дольше я отказываюсь говорить, тем в большую ярость он приходит.
Джо вертит в руках ручку.
– Однажды у меня был пациент, мужчина тридцати пяти лет, у которого в прошлом не было никаких нервных или психических расстройств. Он поскользнулся на обледеневшей тропинке, упал и ударился головой. Он не терял сознания… ничего такого. Поднявшись, он просто пошел дальше…
– В этой истории будет мораль?
– Он не помнил, что упал. И больше не знал, куда идет. Он совершенно забыл то, что случилось с ним в предыдущие двенадцать часов, хотя помнил свое имя и узнавал жену и детей. Это называется обширная преходящая амнезия. Из памяти исчезают минуты, часы или дни. Самосознание не страдает, и больные ведут себя в целом нормально, но не могут вспомнить какое-то событие или период времени.
– Но ведь память возвращается?
– Не всегда.
– Что случилось с вашим пациентом?
– Сначала мы подумали, что он забыл только падение, но он недосчитался и других воспоминаний. Он не помнил своего предыдущего брака, не помнил дома, который однажды построил. И он не знал, что Джон Мейджор был премьер-министром.
15
16
17