– Значит, вы не летаете?
Он поднимает ладони вверх, показывая, что это очевидно.
– У меня есть моторная яхта.
Глоток скотча приятно обжигает горло, но послевкусие не так хорошо, как бывало прежде. Морфин убил мои вкусовые ощущения.
Алексей – деловой человек, привыкший заключать сделки. Он знает, как составить баланс, как уменьшить риск и увеличить доход.
– Возможно, у меня есть что продать вам, – заявляю я.
Он снова поднимает руку, но на этот раз подносит палец к губам. Появляется русский: кажется, что его заперли в плохо сидящем костюме.
– Я уверен, вы поймете, – извиняется Алексей и, пока его телохранитель проводит металлоискателем по моей одежде, отдает по рации указания. Начинают работать моторы, лед стучит о стенки моего стакана.
Алексей знаком приглашает следовать за ним по проходу к кубрику, где узкая лестница выходит на нижнюю палубу. Мы подходим к тяжелой двери, которая ведет в машинное отделение. Меня оглушает шум.
Блок цилиндров двигателя – высотой в шесть футов, с трубами, клапанами, счетчиками, пружинами и лакированной сталью. На металлических мостках, идущих по обеим сторонам помещения, укреплены два стула. Алексей усаживается, словно пришел на концерт, и ждет, когда я последую его примеру. Все еще сжимая в руке стакан, он смотрит на меня с холодным любопытством.
Повышая голос, чтобы перекричать моторы, я спрашиваю его, как он нашел Джерри Брандта. Он улыбается. Это та же дерзкая, всезнающая улыбка, которую я видел у него на лице перед «Уормвуд-Скрабз».
– Я надеюсь, вы не обвиняете меня ни в каких правонарушениях, инспектор?
– Значит, вы знаете, о ком идет речь?
– Нет. О ком?
Для него это игра: мелкий раздражитель по сравнению с более важными делами. Если я не перейду к делу, я просто ему наскучу.
– Кирстен Фицрой еще жива?
Он не отвечает.
– Я здесь не для того, чтобы обвинять вас, Алексей. Я хочу обсудить одну гипотетическую сделку.
– Гипотетическую? – Теперь он уже открыто смеется, и я чувствую, как испаряется моя решимость.
– Я готов обменять ваши бриллианты на жизнь Кирстен Фицрой. Оставьте ее в покое и получите бриллианты назад.
Алексей проводит пальцами по волосам, оставляя дорожку в своей идеальной укладке.
– Мои бриллианты у вас?
– Гипотетически.
– Тогда гипотетически вы обязаны вернуть их мне. Почему я должен торговаться из-за своей собственности?
– Потому что пока все только гипотетически, но я могу превратить это в реальность. Я знаю, что вы подбросили бриллианты ко мне в дом, чтобы подставить меня. Кибел должен был получить ордер на обыск, но я нашел их первым. Вы думаете, что я что-то видел той ночью. Думаете, что я могу вам как-то навредить. Я вам клянусь в обратном. Никто не должен пострадать.
– Правда? – саркастически спрашивает он. – Не советую вам идти в торговлю.
– Это реальное предложение.
– Гипотетическое. – Алексей смотрит на меня, облизывая губы. – Позвольте мне говорить прямо. Мою дочь похищают, и вам не удается ее найти. Ее убивают, но тело вы тоже не находите. Потом из меня пытаются выкачать два миллиона фунтов, и вы не можете поймать этих людей. Вы крадете мои бриллианты и обвиняете меня в том, что я вам их подбросил. И в довершение всего этого вы хотите, чтобы я все простил и забыл. Такие люди, как вы, – это мерзость. Вы нажились на горе моей бывшей жены. Вы воспользовались моей добротой и желанием исправить ситуацию. Не я начал всю эту историю…
– Но у вас есть возможность ее закончить.
– Вы принимаете меня за человека, который жаждет мира и гармонии. Вы ошибаетесь. Я жажду мести.
Он встает. Переговоры окончены.
Я чувствую, как на меня накатывает ярость.
– Ради бога, Алексей, я ведь пытаюсь найти Микки. Она ваша семья. Разве вы не хотите знать, что произошло?
– Я знаю, что произошло, инспектор. Она мертва. Она умерла три года назад. И позвольте мне сказать вам кое-что о семьях: им придают слишком большое значение. Они – наша слабость. Они нас бросают, разочаровывают, или же их у нас отнимают. Семьи – это обуза.
– Поэтому вы избавились от Александра?
Он не отвечает и открывает тяжелую дверь. Теперь, когда мы вышли на свежий воздух, я снова слышу свои мысли. Алексей все еще продолжает говорить:
– Вы просите доверять вам. Вы предлагаете сделку. У вас ведь нет никаких версий, правда? Вы как те три мудрые обезьяны[116], только в одном лице. А теперь позвольте мне предложить вам сделку – гипотетическую, естественно. Вы возвращаете мои бриллианты и бросаете это дело. Пусть другие сами о себе позаботятся. Рыночные отношения, капитализм, спрос и предложение – вот это я понимаю. Что посеешь, то и пожнешь.
– Так Джерри Брандт пожал свое? – Я быстро хватаю его за руку. Он даже не морщится. – Оставьте Кирстен в покое.
Его глаза потемнели и сузились, за ними притаилось что-то ядовитое. Он думает, что я полный тупица, не способный придумать более утонченного способа вести допрос, чем пустить в ход кулак и палку. Так я себя веду.
– Вы знаете, кто такой Слонопотам? – спрашиваю я.
– Друг Винни-Пуха.
– Нет, это вы с Пятачком путаете. А Слонопотамы и бяки – это порождения его фантазии, которые снятся ему в кошмарах. Он боится, что они украдут его мед. Их никто не видит, кроме Пуха. Вот кого вы мне напоминаете.
– Слонопотама?
– Нет. Медвежонка Пуха. Вы думаете, что мир населяют люди, которые хотят вас обокрасть.
Небо посерело, вечерний воздух тягуч и влажен. Боль пульсирует у меня в голове в собственном ритме, отличном от ритма работы мотора. Алексей подводит меня к сходням. Русский идет за ним, слишком широко размахивая левой рукой из-за кобуры, что висит у него под мышкой.
– Вы никогда не думали о том, чтобы заняться нормальным бизнесом? – спрашиваю я.
Алексей обдумывает мое предложение.
– Может, нам обоим пора сменить род занятий.
И тут я понимаю, что он прав: мы с ним не такие уж разные. Мы оба разрушили свою личную жизнь и потеряли своих детей. И еще мы оба слишком стары, чтобы заниматься другим делом. Две трети жизни я провел, ловя преступников, в основном мелких воришек и затюканных жизнью созданий. Алексей – вот тот объект, к которому я стремился. Он – моя цель. Он причина, по которой я выбрал свою профессию.
Когда я ступаю на сходни, русский оказывается в двух шагах позади. Веревочные поручни натянуты вдоль медных опор. Он приближается, и я чувствую, как теплый металл пистолета касается моего затылка, ероша короткие волосы.
Алексей объясняет:
– Мой сотрудник поедет с вами и заберет бриллианты.
В ту же секунду я бросаюсь в сторону и, схватившись за перила и повиснув над водой, накреняю сходни. Русский пролетает мимо меня.
Закинув здоровую ногу на палубу, я поднимаюсь. Алексей смотрит, как русский барахтается, пытаясь удержаться на плаву.
– По-моему, он не умеет плавать, – замечаю я.
– Некоторые люди не способны учиться, – равнодушно бросает Алексей.
Я снимаю с мачты спасательный круг и кидаю в воду. Русский прижимает его к груди.
– Последний вопрос: откуда вы знали, где выкуп попадет в реку? Вас кто-то должен был предупредить.
Алексей складывает губы в гримасе, но его взгляд пуст.
– У вас есть время до завтрашнего утра, чтобы вернуть мои бриллианты.
34
Али спит в переплетении трубок, несущих в ее тело необходимую жидкость, дающих ей возможность жить. Через определенные промежутки на смену предыдущему приходит новый пакет обезболивающего. Время измеряется этими промежутками.
– Вам нельзя оставаться, – говорит медицинская сестра. – Приходите утром, когда она проснется.
Коридоры больницы почти пусты. Я иду в комнату для посетителей, сажусь на стул и закрываю глаза. Как жаль, что мне не удалось объяснить все Алексею, но его ослепила собственная ненависть. Он не верит, что Микки жива. Он думает, что люди воспользовались его слабостью – его семьей.
116