За несколько дней до прихода в Новый Орлеан Бурного освободили, но мысль о бегстве не покидала его.
Мне удалось, хотя и с большим трудом, убедить Бурного не покидать меня на корабле, а взять с собою.
Через два дня после нашего прибытия в Новый Орлеан, он попросил разрешения сойти на берег, а также, чтобы и мне позволено было сопровождать его. Капитан разрешил, полагая, что Бурного удержит от побега недополученное жалованье. Мысль о том, чтобы мальчик, подобный мне, решился покинуть корабль, не могла прийти капитану в голову.
Мы оставили корабль, чтобы больше на него не возвращаться.
Мы сосчитали наши деньги. У Бурного было 12 шиллингов, у меня же только полкроны. Бурный чувствовал большое искушение зайти в кабачок, но, в конце концов, вышел победителем из этой тяжелой для него борьбы. Сознание ответственности не только за себя, но и за меня удержало его от этого искушения.
Мы решили первое время избегать мест, посещаемых обыкновенно моряками, чтобы не быть пойманными и водворенными снова на «Надежду».
Через несколько дней Бурный нашел себе занятие. Мне же он предложил пока продажею газет. Я, конечно, с радостью принял это предложение.
На следующий день, рано утром, Бурный отправился на работу, а я в редакцию за газетами. Мой первый дебют был необыкновенно удачен. Я распродал к вечеру все газеты и получил 100 центов чистой прибыли. В этот день я был самым счастливым человеком на свете. Я спешил домой, чтобы поскорее увидеть Бурного и сообщить ему о своих успехах.
Когда я пришел домой, Бурного еще не было. Проходит час за часом и, наконец, наступает ночь, но Бурного все нет. На другой день он тоже не пришел. Я пробродил весь день по городу, надеясь где-нибудь его встретить, но поиски мои были напрасны.
Прошло три дня, а Бурный не показывался. Моя квартирная хозяйка забрала все мои деньги и через несколько дней вежливо простилась со мною, пожелала мне всяких благ и довольно ясно намекнула мне, чтобы я не трудился возвращаться к ней.
Итак, я был брошен! Один, без знакомых, без денег, без крова, в чужом, незнакомом городе! Я бродил по улицам со своими мрачными мыслями, пока не почувствовал страшной усталости. Я сел на ступеньках крыльца одного ресторана, чтобы немного отдохнуть. Над дверью бакалейной лавки, находившейся на противоположной стороне улицы, я прочел имя и фамилию: «Джон Салливэн». При виде этой знакомой фамилии во мне пробудилась надежда.
Около четырех лет тому назад один бакалейный торговец, с которым мои родители имели дела, эмигрировал в Америку. Звали его Джон Салливэн. Разве не могло быть, что эта лавка принадлежит именно тому человеку?
Я встал и перешел через улицу. Войдя в лавку, я спросил молодого человека, находившегося за прилавком, дома ли мистер Салливэн.
— Он наверху, — сказал юноша. — Вы желаете повидаться с ним?
Я ответил утвердительно, и мистера Салливэна позвали вниз.
Джон Салливэн, которого я знал в Дублине, был массивного роста с рыжеватыми волосами, но тот, который вошел в лавку, был человеком около шести футов, с темными волосами и длинной черной бородой.
Салливэн, который эмигрировал из Дублина в Америку, и Салливэн, который стоял передо мной, были два совершенно различных человека.
— Ну, мой милый, чего вы хотите от меня? — спросил собственник лавки, бросив на меня любопытствующий взгляд.
— Ничего, — пробормотал я в ответ, сильно сконфузившись.
— Тогда зачем же вы меня звали? — спросил он.
После мучительного колебания я объяснил ему, что, прочитав его имя на вывеске, я надеялся найти человека, которого зовут так же, как и его, с которым я был знаком в Ирландии и который эмигрировал в Америку.
— Ага! — сказал он, иронически улыбаясь. — Мой прапрадедушка приехал в Америку около 250 лет тому назад. Его звали Джоном Салливэном. Может быть, вы его подразумевали?
Я ничего не ответил на этот вопрос и повернулся, чтобы оставить лавку.
— Постойте, мой милый! — крикнул лавочник. — Я не хочу, чтобы меня беспокоили и заставляли спускаться вниз из-за пустяков. Предположим, что я тот самый Джон Салливэн, которого вы знали; чего же вы бы от него хотели?