В сущности, это был с моей стороны довольно глупый поступок. Помню как нам, вновь поступающим, выдавали лошадей. Собрали нас и привели к месту, где стояли предназначенные нам кони, которых было тут столько же, сколько и нас, волонтеров. Нам было сказано:
— Пусть каждый сам выбирает себе по вкусу и по силам.
Я в лошадях смыслил очень мало, по правде сказать. Мне приглянулся вороной конь, без отметин, с красивой гривой и густым хвостом трубой. Я вскочил на него, но он проявил большой норов, и я долго не мог его укротить. Только с помощью товарищей мне удалось это сделать. Таким же точно образом выбирали себе коней и мои товарищи. Кому какого коня удалось себе захватить и объездить, тот с тем конем и оставался.
В полку я близко сошелся с одним молодым человеком из штата Огайо по имени Дэйтон. Мы с ним вместе провели всю компанию.
Я не особенно много чего видел на этой войне и в настоящем бою был только два раза: в сражениях при Буэна-Виста и при Церро-Гордо.
Во время одной схватки под Дейтоном была убита лошадь. Он упал вместе с нею. Я не мог остановиться и узнать, что сталось с моим другом, так как находился в строю и своей остановкой мог расстроить ряды. По окончании преследования мексиканцев я вернулся к тому месту, где в последний раз видел Дэйтона. После продолжительных розысков я, наконец, нашел его. Убитая лошадь при падении сломала ему ногу и всей своей тяжестью лежала на больной ноге. В таком положении Дэйтон находился почти три часа. Освободив его с невероятными трудностями из-под трупа убитой лошади и устроив более или менее удобно, я отправился в лагерь за помощью. Вернувшись обратно с несколькими товарищами, мы перенесли Дэйтона в лагерь, а через несколько дней он был отправлен в госпиталь. Это было наше последнее свидание во время мексиканского похода.
После этой стычки мне не пришлось больше участвовать ни в одном боевой действии, да и вообще война уже кончалась, и наш полк охранял сообщение между Вера-Крусом и столицей Мексики.
В скором времени мы получили приказ возвратиться в Новый Орлеан, где нам уплатили вознаграждение за нашу службу, и кроме того, каждому участнику войны отвели 150 акров земли.
В Новом Орлеане было много спекулянтов, которые скупали нарезанные волонтерам земельные участки. Одному из таких спекулянтов я продал свой участок за 200 долларов. Кроме того, от полученного жалованья у меня осталось около 50 долларов. Меня потянуло на родину, и я решил ехать в Дублин повидаться с матерью.
5. ХОЛОДНЫЙ ПРИЕМ
По приезде в Дублин я немедленно направился к нашему дому.
Но меня ждало страшное разочарование: никого из своих я не нашел. Моя мать уехала уже более пяти лет тому назад. От соседей я узнал следующее: после моего отъезда мистер Лири все больше и больше предавался пьянству. Работу он совершенно забросил. Сначала он пропивал доход, получаемый с мастерской, а потом стал постепенно пропивать и все обзаведение. Когда нечего уже было больше пропивать, он исчез, оставив в страшной нужде мою мать с детьми.
Вместо того, чтобы радоваться, что, наконец, она избавилась от негодяя, мать моя стала толковать о нем и решила продать остатки имущества и отправиться на розыски своего бежавшего мужа.
Выручив около 90 фунтов стерлингов от продажи дома и мастерской, она вместе с детьми отправилась в Ливерпуль, рассчитывая найти там мистера Лири, так как Ливерпуль был его родиной, и по слухам он бежал туда. Вот все, что я узнал от соседей.
Я немедленно собрался и отправился в Ливерпуль. Кроме розысков матери, я сильно хотел повидаться с миссис Хайленд и ее красавицей-дочерью Леонорой, которые тоже жили в Ливерпуле, и которых я не видел около трех лет.
Первое, что я сделал по приезде в Ливерпуль, — собрал адреса седельных и шорных мастеров, которым я написал письма с просьбой сообщить мне все то, что им известно о мистере Лири.
Затем я отправился к миссис Хайленд. Тут меня ждал страшный удар. Я рассчитывал на родственную, сердечную встречу, но принят был более, чем холодно, и миссис Хайленд всем своим поведением давала мне понять, что крайне удивлена моим посещением. Леонора, которой было 16 лет и которая из девочки, какою я ее оставил, превратилась во взрослую девушку удивительной красоты, тоже приняла меня очень сухо и холодно.