Листая от конца к началу восемнадцатимесячный ежедневник Анжелы, я получаю в итоге слепок ее жизни в Париже. Дни в конце июня пусты, за исключением одного, содержащего круг с номером пятьдесят восемь внутри, и нескольких еженедельно повторяющихся заметок. В январе появляются имена новых знакомых, в декабре даты сдачи зачетов чередуются со встречами в барах. Один квадратик в ежедневнике разрисован свечами и звездами.
— Кто такой Нур? — спрашиваю я у Себа. — В августе Анжела ходила к нему на день рождения.
Себ качает головой.
— Понятия не имею. Но можно попытаться найти его или ее. Нур может быть и мужчиной, и женщиной.
У меня вырывается глубокий вздох. Я ничего здесь не понимаю…
— Ну а где все личные вещи Анжелы? Мобильный телефон, паспорт, кошелек?
— Нету. Наверняка они были у нее при себе, когда все это произошло. Может, они в полиции. Спроси у инспектора.
Себ складывает в аккуратную стопку разбросанные на столе бумаги.
Вполне логично, что полиция не сообщила ему никаких подробностей дела. Он ведь не родственник. Может, просто выуживает у меня информацию?
Он отвечает выжидающим взглядом, а затем усмехается, будто прочитав мои мысли.
— Я работаю в Парижском историческом архиве. Пытаюсь применять неврологию в археологии для изучения найденных останков. Мы с Анжелой как раз и познакомились, когда я делал презентацию одного из таких проектов.
Я возвращаюсь к ежедневнику и почти пустому июню. Некоторые люди знакомятся в кафе или онлайн. Но только не моя романтическая сестра. Ей обязательно нужно это сделать в каком-нибудь мрачном холодном склепе, прижавшись к возлюбленному, чтобы согреть его тело своим теплом.
Зеленая кожаная обложка мягко трется о мои сухие пальцы. Четверг, 28 июня, обведен толстым маркером. Это за день до стрельбы в Сорбонне. Я перелистываю на май. Все четверги обведены. Апрель — то же самое. И дальше вплоть до августа каждый четверг обведен жирной чертой. На нескольких страницах в первых строках написана фраза «Barriere d’Enfer».
— Как это перевести? — Я присаживаюсь рядом с Себом, который перебирает разбросанные по полу вещи.
— Так называется вход в катакомбы Парижа.
— И что это означает?
Себастьян оскаливается рядом острых зубов.
— Врата ада.
По моей коже бегут мурашки. Может, он шутит? Я пытаюсь вспомнить хоть что-нибудь из французской истории, в голове мелькают кадры каких-то французских фильмов, которые мы смотрели вместе с Анжелой в детстве… Разве может существовать такое жуткое название в столь романтическом месте, как Париж?! Что особенно неприятно, Себ, кажется, наслаждается моим ужасом. Его улыбка становится все шире. Он что, издевается?
— Шейна, ты что?
— Мне кажется, ты меня обманываешь. Это точный перевод?
Себ поднимается, выпрямляясь во весь рост. Его фигура заслоняет свет настольной лампы.
— Шейна, это дословный перевод. Некоторые называют его Порталом. Хочешь посмотреть?
Моя верхняя губа начинает предательски дрожать.
— Зачем это надо?
— Потому что это тема диссертации Анжелы. Она изучала городское планирование двенадцатого века и роль парижских катакомб во Второй мировой войне.
Он сохраняет невозмутимое выражение лица, но я чувствую, что ему не нравится мое недоверие.
— Попробую угадать, — говорю я, — это название катакомбам дали нацисты во время оккупации?
— Нет, ничего подобного, — усмехается он. — Я завтра покажу, хочешь?
Я пытаюсь поменять тему разговора и сосредотачиваюсь на обведенных жирными кругами четвергах. Но ведь то, что он предлагает увидеть, связано с темой диссертации Анжелы, так что отказываться глупо.
— Хочу, — говорю я и успокаиваю себя мыслью, что эта экскурсия поможет быстрее разгадать смысл этой ужасной головоломки. А может, сестра просто бросила Себа и подалась во все тяжкие?
Подняв глаза, я вижу, что губы Себа сжаты в прямую линию. Руки скрещены на груди.
— Анжела совсем ничего обо мне не рассказывала?
Я уже думаю, не выпрыгнуть ли в окно…
— Н-ничего…
— Шейна, я знаю, что не идеал. — Он вздыхает и опускает взгляд, как будто только что выдал великое откровение. — Но я любил твою сестру и сейчас пытаюсь помочь. Я уже несколько раз разговаривал с инспектором Валентином и сотрудниками его отдела. Ведь Анжела и мне была единственным родным человеком.