Я сохраняю каменное выражение лица.
— Поехали.
Через пятнадцать минут такси останавливается у небольшого парка, рядом с которым расположено таинственное заведение Себа. Я пытаюсь расплатиться с таксистом, но Себ возмущается и платит сам. Над нашими головами раскрывается огромный шатер из листьев бежевого и оливкового цвета. В просвете деревьев виднеется Эйфелева башня, гордо возвышаясь над толпами людей, фотографирующихся у ее подножия.
Мощеная дорожка ведет в глубь парка, к запаху сигаретного дыма примешивается сладковатый аромат марихуаны. Я смотрю на вывеску заведения и едва не лишаюсь дара речи. Пятьдесят восемь в круге. Точно такой же рисунок я видела в ежедневнике Анжелы. Вот уж действительно сюрприз.
Мы поднимаемся на лифте к середине башни и обнаруживаем на одном из столиков, накрытом белоснежной скатертью, два бокала вина, которые, очевидно, ждут именно нас. Теперь понятно, куда Себ звонил из такси. Я вопросительно смотрю на него, и он улыбается.
— Меня здесь знают.
Вино — это, конечно, заманчиво… К тому же мне не помешает расслабиться, но…
— Лучше просто вода.
— Точно?
Солнечные лучи льются через окно и играют в бокале, заставляя вино светиться изнутри. Я уже почти чувствую его восхитительный вкус…
— Не люблю вино, — говорю я.
— Как хочешь.
Себ просит принести бутылку газированной воды.
— Ну, что дальше? Будем искать этого или эту Нур, на чьем дне рождения побывала Анжела?
Я беру хрустящий кростини[18] из корзинки на столе и откусываю маленький кусочек. Единственная ниточка, казавшаяся такой многообещающей, — одиннадцать цифр с точкой и пробелом — оказалась телефоном забегаловки со стритфудом. Таинственное число пятьдесят восемь — ресторан, где они, видимо, бывали вместе с Себом. В катакомбах тоже ничего не обнаружилось. Остается только Нур. Но что можно узнать от человека, с которым Анжела виделась год назад? Зачем тратить на это драгоценные часы, когда до моего отлета остается так мало времени? Я уже открываю рот, чтобы отвергнуть предложение Себа о поисках Нур, но вспоминаю выражение его лица в катакомбах и сдерживаю свой порыв. Он ведь просто хочет узнать, что случилось с женщиной, которую он любил.
«Будь общительной. Будь открытой. Будь как Анжела. Даже лучше, чем Анжела», — говорю я себе. Прагматики тоже могут быть милыми, если захотят.
Себ внимательно изучает меню, не обращая никакого внимания на мое мысленное перетягивание каната.
— Ты голодна?
В ответ в животе у меня начинает урчать.
— Смертельно.
— Анжеле нравилось, как здесь готовят салаты. Попробуешь что-нибудь?
Мои щеки заливает румянец.
— Ты представляешь, что перед тобой сейчас моя сестра?
Я пыталась произнести это сухо, но получилось кокетливо. Ведь он думает, что ее больше нет. Ну конечно, ему хочется видеть во мне Анжелу.
Это просто какое-то безумие. Во всех возможных смыслах. Лучше бы пошли в «Макдоналдс».
Себ долго молчит, потом задумчиво произносит:
— Невозможно передать словами, как мне ее не хватает. При первой встрече сходство показалось мне невероятным. Но теперь я вижу, что трудно найти более разных женщин, чем вы с Анжелой. Одна живет разумом, другая — чувствами.
— Monsieur? — Он останавливает ближайшего официанта. — Deux Calvados, s’il vous plait[19].
Я переспрашиваю:
— Кальвадос?
— Местный бренди с севера. Из Нормандии Это аперитив. Анжеле он нравился. Пьют обычно перед обедом.
Себ говорит почти с итальянским темпераментом. Круглые уши торчат из-под коротко подстриженных волос, как у маленького мальчика.
Официант ставит на стол две миниатюрные рюмки прежде, чем я успеваю отказаться.
Себ пожимает плечами и улыбается:
— Это всего лишь французский обед.
Подняв стакан с водой, я произношу тост:
— За то, чтобы разум помирился с чувствами, и за то, чтобы скорее нашли похитителя Анжелы.
— Sante[20]. — Себ прикасается своей рюмкой к моему стакану.
У нас только одна общая тема: Анжела. Она не теряла времени в Париже — успех в Сорбонне, новые друзья, полумарафон, походы по новым ресторанам. Каждый раз, когда Себ сообщает какую-то новую, неизвестную мне деталь, меня охватывает смешанное чувство вины и сожаления.
Мы переходим к обсуждению наших дальнейших планов, но вдруг в речи Себа мелькает незнакомое слово.
— А что такое «кагул»? — Я допиваю остатки воды, а Себ приканчивает второй кальвадос.
— Не кагул, а Кабул, в Афганистане. Мой брат погиб там. Там применяли химическое оружие. — Себ устремляет взгляд за окно. — Но еще хуже, если, конечно, может быть хуже, боюсь, я его разочаровал.
18
Кростини — жареные тонкие ломтики хлеба, предварительно натертые чесноком и сбрызнутые оливковым маслом.