— Извини. Еще пара минут, и мы уйдем. Ладно?
— Шейна, нет. Не ладно. Знаешь, если вытягиваешь короткую спичку, не надо пытаться сбагрить ее кому-то другому.
Я открываю рот, чтобы возразить, но он поднимает руку, останавливая меня.
— Мне надо уходить. Не могу поверить, что ты привела меня сюда.
Краем рубашки Жан-Люк, бормоча что-то по-французски, вытирает пивные подставки, к которым только что прикасался, дверную ручку, затем открывает дверь ногой.
— Эй, погоди, ты куда?
Он медленно поворачивается. Потом прищуривается, окидывая взглядом комнату за моей спиной.
— Куда угодно, Шейна, лишь бы подальше отсюда. Это… так нельзя.
Мы знакомы всего несколько дней, но он, не задавая вопросов, пытался помочь мне. Он первый, с кем я почувствовала хоть какую-то человеческую близость за долгое время. Осознание всего этого наполняет меня липким холодом. При виде его раздражения у меня сжимается грудь.
— Мне… мне очень жаль, — мое извинение звучит неубедительно.
Жан-Люк криво усмехается, переступает порог и захлопывает дверь ногой. Слышатся его удаляющиеся шаги по ступенькам, и мне хочется броситься за ним и все рассказать, хотя я понимаю, чем он рискует. Наконец отбрасываю эмоции. Жан-Люк не простит мне обмана. Его прощальная усмешка сказала об этом без всяких слов. Ну и пусть. Не он первый.
Если Ману действительно пропала, она не будет возражать, если я заберу фотографию. Мне просто нужно что-то, оправдывающее Анжелу. Хотя бы недавнюю записку от нее со словами «лучшей подружке» в постскриптуме. Все что угодно, лишь бы доказать, что сестра непричастна к ее исчезновению.
Я готова даже залезть в кладовку Ману, но из-за этого жуткого запаха плесневеющего сыра… Нет, не сыра, а чего-то гораздо более противного…
Чем ближе я подхожу к кухне, тем вонь становится нестерпимей. От нее щиплет глаза и начинаются спазмы в желудке. На тарелках в раковине протухшие остатки ужина — гнилая капуста, недоеденный бифштекс и горох, ссохшийся до такой степени, что им можно стрелять из пневматического пистолета. Чем ближе к раковине, тем более удушливым становится воздух в непроветриваемой квартире, и я прикрываю рот, чтобы сдержать рвотные позывы. Тут явно не только грязная посуда. Осторожно, двумя пальцами приподнимаю концы тарелок, чтобы обнаружить источник запаха, и понимаю, что смрад идет не от раковины, а из закрытого шкафчика под ней. Я отступаю на пару шагов. Меня охватывает ужас. Сердце заглушает басы техно с лестницы. Новая волна тошноты подкатывает к горлу. Я еще надеюсь, что это просто мусорный бак или остатки какой-нибудь испортившейся еды…
А может, подгузники? Но в квартире нет признаков присутствия детей.
Дохлая крыса?
Я тянусь к дверце шкафчика дрожащей рукой, мысленно жалея, что рядом нет Жан-Люка. Когда полиция была здесь в последний раз? Дергаю за ручку, но шкафчик не открывается. Я снова тяну. Что-то его держит. Дверцу перекосило и заклинило. Упираюсь ногой в соседнюю дверцу и дергаю изо всех сил.
Шкафчик распахивается, и передо мной предстает скрюченный в три погибели обнаженный труп. Черная сеть вен паутиной оплетает руки и ноги. Ногти сложенных на груди рук покрыты лаком с блестками. Черные волосы спадают вперед, закрывая лицо. Оглядываюсь на дверь — она по-прежнему закрыта.
Чтобы не закричать, я закрываю рот обеими руками. Слова Валентина эхом отдаются у меня в ушах. «Соседи. Серийный убийца». На запястье трупа сувенирный браслет, с цепочки свисают маленькие фигурки. Эйфелева башня. Сердечко. Собака. Мальчик и девочка держатся за руки.
Медленно считаю до десяти, но вид этой руки с браслетом не дает успокоиться. Такое ощущение, что фигурки вот-вот качнутся.
Ни к чему не прикасаясь, носком ноги приоткрываю дверцу шкафа, чтобы заглянуть внутрь. Черные отметины на лодыжках. Следы веревки.
Желудок судорожно сжимается, и остатки съеденного на завтрак круассана разбрызгиваются по полу, усиливая и без того отвратительный запах. Я вскакиваю и ударяюсь о столешницу. Перед мысленным взором проносятся все предметы, на которых я оставила отпечатки пальцев, и это вызывает новый приступ рвоты. Анжела в числе подозреваемых, как сказал Валентин.
Іде-то снова скрипят половицы. Я вытираю подбородок тыльной стороной ладони, хватаю со стола кухонное полотенце, протираю им пол и запихиваю в пластиковый пакет, найденный в кладовке. Немного отдышавшись, подхожу на цыпочках к входной двери. На пустой лестничной клетке стоит резкий запах пота.
Кто убил эту женщину? Как давно она лежит здесь? Сообщение Валентина о том, что Ману пропала, становится еще более зловещим. Это сама Ману? Ведь тело могли засунуть туда после того, как в доме побывала полиция, иначе его бы обнаружили. Ведь так? Даже когда я пытаюсь рассуждать логически, смысл происходящего ускользает от меня. Что, черт возьми, происходит? Я надеялась очистить Анжелу от подозрений Валентина, а вместо этого погрузилась в новый кошмар.