Подгоняемая лихорадочным ритмом техно, ковыляю вниз, и мои лихорадочные вздохи переходят во всхлипывания.
Соседка. Клиент проститутки на лестнице. Жан-Люк. Все они могут опознать меня и сообщить о моих подозрительных действиях. Я иду, не держась за перила, стараясь больше ни к чему не прикасаться, наивно надеясь, что следы моего пребывания здесь не обнаружатся.
Добираюсь до фойе первого этажа с одной и той же снова и снова повторяющейся мыслью в голове: второй труп за неделю. Входная дверь распахивается от порыва ветра, и я вылетаю на улицу. За спиной гремит техно, перемежающееся ритмичными воплями, которые звенят и звенят у меня в ушах, пока уличный шум, наконец, не заглушает их.
Глава 17
Воздух обжигает горло и легкие. Окраины Парижа окутаны ядовитым туманом, и проезжающий грузовик выплевывает в воздух очередную порцию серого дыма. Слезы застилают мне глаза, но я не замедляю шаг. Бегу, пока не замечаю такси со светящимся знаком «Unoccupied»[41], залезаю в него и захлопываю дверь. Задыхаясь, с трудом выдавливаю из себя адрес.
— Eh, mademoiselle, Qa va?[42] — Он поворачивается ко мне с переднего сиденья, за солнцезащитными очками не видно глаз.
— Все хорошо. Давайте поедем, пожалуйста. — Таксист не спешит, и я добавляю по-французски: — Allez!
В плотном потоке машин мы выезжаем на главную дорогу в самый разгар часа пик. Водители безбожно сигналят, жестикулируют и подрезают друг друга, при этом умудряясь почти не отрываться от своих телефонов. Все как обычно. И это успокаивает. Еще несколько минут назад мне казалось, что я попала в какой-то потусторонний мир.
Я вынимаю из сумки руку, в которой судорожно сжимаю рамку с фотографией, причем с такой силой, что на руке остался отпечаток от уголка в виде буквы «L», похожий на указующий перст. Он остается виден даже тогда, когда мы переезжаем на другой берег Сены. Воровка. Улики. Подозреваемая.
Водитель резко нажимает на тормоза, и рамка вылетает у меня из рук. Она со звоном падает на пол, подставка отваливается от удара. Черт! Я поднимаю глаза. Мы едва не врезались в бампер грузовика. Водитель бросает на меня раздраженный взгляд в зеркало заднего вида. Я подбираю с пола щепки. Хорошо хоть, стекло цело.
— Смотрите на дорогу, пожалуйста, — мямлю я, но он, не обращая внимания, ищет в телефоне новую песню.
— Эй, s’il vous plait, дорога! — Я показываю подбородком на увеличивающуюся дистанцию между нами и грузовиком. Сзади уже сигналят.
— Allez?
Таксист уже давно бормочет что-то по-французски, но сейчас он повышает голос. Наконец он совсем останавливает такси и кричит что-то типа того, что если мне что-то не нравится, то не фиг ездить в час пик. А потом вообще указывает мне на дверь. Мы не доехали несколько кварталов, но я оплачиваю полную стоимость поездки и выхожу из машины.
— Nous sommes arrives, mademoiselle! — кричит водитель, когда я захлопываю дверцу. Когда он отъезжает, чтобы снова влиться в безумный поток машин, я пытаюсь собраться с мыслями. «Nous sommes arrives, mademoiselle!» Приехали. Те же самые слова (но совсем другим тоном) произнес таксист в первый день, когда привез меня на Монмартр. Ступив на тротуар, я сразу чувствую себя совершенно беззащитной, словно иду по улице голая. Как будто Вселенная, напившись кальвадоса, загадывает мне загадку на свинской латыни. Дойдя до ближайшего мусорного бака, я бросаю туда пластиковый пакет с блевотиной.
Через пять кварталов плотный поток прохожих выливается на Елисейские Поля. Анжела была здесь во вторник. Из магазина выходят две женщины в одинаковых широкополых черных шляпах, обсуждая удачную покупку. В витрине красуются манекены в купальниках и в точно таких же шляпах. Ныряю внутрь. Усаживаюсь у стойки с одеждой и жду, пока замедлится пульс, раздумывая над всем тем, что со мной произошло и стоило ли мне вообще покидать сегодня квартиру Анжелы.
Труп. В квартире Ману лежит труп. И тут меня пронзает новая мысль, и я зажимаю рукой рот. А что, если это Анжела?
— Шейна?
Я вскрикиваю и сбиваю стойку с ночными рубашками. Они кучей валятся на пол. Из-за вешалки с женскими джинсами на меня смотрит Себ. Темные брови сдвинуты, из хозяйственной сумки, висящей на руке, торчит желтый кабачок.