Внезапно воздух разрывает сирена, и из ворот участка выезжает полицейская машина. Решение приходит неожиданно.
— Давайте за ней! — говорю я по-французски. Водитель криво усмехается, давая понять, что он не такой идиот, чтобы гоняться за полицейскими. Тогда я бросаю на переднее сиденье через квадратное окошко в перегородке банкноту в сто евро.
Он жмет на газ. Мы резко сворачиваем направо на узкую улицу с односторонним движением в направлении Сены. По обе стороны стоят припаркованные машины, и я вжимаюсь в кресло, надеясь, что на дорогу не выскочит собака или не выйдет женщина с коляской. Сирена становится громче, мы мчимся с полицейской машиной по параллельным улицам, но вдруг водитель резко ударяет по тормозам, в последнюю секунду заметив знак «Стоп». Он громко и долго ругается, как самый настоящий моряк, и вертит головой, ища просвет в движении. Наконец, мы трогаемся с места, но тут же снова тормозим, и мимо с воем проносится не одна, а две полицейские машины.
Мне даже не приходится снова коверкать слова «за ними». Водитель понимает все без слов. Мы присоединяемся к веренице машин на автостраде и ныряем в туннель вдоль реки. Гул машин и шум воды отдаются эхом от стен, заглушая звук мини-телевизора, встроенного в пассажирское сиденье, но ползущая в низу экрана строка сообщает последние новости: найден труп. В туннеле клубятся выхлопные газы, проникая в салон сквозь приоткрытое окно, начинает кружиться голова. Похоже, это самый длинный туннель в моей жизни. От полицейских машин нас отделяет десятка полтора автомобилей, и водитель отчаянно перестраивается из ряда в ряд, сокращая расстояние между нами. Пока я пристегиваю ремень безопасности, оно уменьшается до трех машин.
Что дальше? Ведь это же полное безумие!
А вдруг они едут вообще не туда? Мало ли преступлений совершается за день в Париже?!
Разум пытается взывать к здравому смыслу, но я гоню его прочь. Мы сворачиваем с автострады и проезжаем мимо парка с развалинами. На вывеске мелькает надпись «Бастилия», и я судорожно пытаюсь припомнить сюжет «Отверженных». От полицейских машин нас теперь отделяет лишь крошечный «Пежо». Но вот они поворачивают налево и внезапно останавливаются возле жилого дома с коваными железными балконами шириной в два фута вдоль каждого окна. Сирены стихают. Таксист паркуется в квартале от них.
— Вас подождать?
Он оборачивается ко мне, заставляя полинезийскую птицу, вытатуированную у него на шее, хлопать крыльями. Ни намека на флирт, корысть или даже возбуждение от погони, в складках вокруг рта читается озабоченность. Я отказываюсь, благодарю и даю гораздо больше чаевых, чем следовало. Захлопываю дверцу машины и иду в сторону мигающих красных и синих огней. Я сама по себе в этом чужом городе, что наполняет мою кровь адреналином.
Вокруг дома кишат люди в форме. За припаркованными по обеим сторонам улицы легковыми автомобилями особо не спрячешься, но ничего другого не остается. К дому подъезжают еще две машины, из них тоже выходят полицейские. Я всматриваюсь в них, ища глазами силуэт утреннего псевдо копа, даже закрываю глаза и принюхиваюсь. Единственный неприятный аромат исходит от кучки собачьих экскрементов, лежащих на клочке травы рядом со мной. С водительского места машины, за которой мы гнались, вылезает худощавая длинноногая женщина с иссиня-черной кожей, за ней семенит пассажир, розовощекий мужчина. В свете, падающим из вестибюля здания, вспыхивает шапка каштановых волос с лысиной посередине. Валентин.
Подкрадываюсь поближе и постепенно начинаю различать слова. Белые шорты и синяя майка — самый что ни на есть идиотский камуфляж. Мне удается втиснуться между «рено» и «пежо» метрах в пяти от входа.
— Ну что? Он мертв? — спрашивает хрипловатый женский голос по-французски.
Ее собеседник что-то бормочет в ответ, и женщина шумно вздыхает:
— Что? Громче!
— Он мертв уже около недели, сюда его привезли из другого места. Убит выстрелом в голову. Одет в костюм, будто собрался в оперу.
— Те же следы связывания, что и у остальных? Татуировка?
— Да.
— То есть это снова наш серийный друг?
— Капитан в этом уверен. Эй, не надо!
— Что? — ворчит женщина. — Это всего лишь муха. Вот. Видишь? Все.
— Это же живое существо. Можно было просто отмахнуться, зачем же убивать?
Женщина фыркает:
— Да ты прямо Будда…
Разговор прекращается. Убит неделю назад, привезен сюда из другого места. Значит, он погиб примерно через две недели после того, как пропала Анжела.
— Вам чем-нибудь помочь?