Придя в себя, я понимаю, что стою посреди комнаты у стола. Меня окружает полная тьма. Я оглядываюсь в поисках настольной лампы и вздрагиваю, когда щелчок выключателя разрезает ночную тишину. Доска с посланием Анжелы лежит на полу, само послание стерто. Комната пуста. Никаких мертвецов. Дверь заперта. Скомканные простыни тоже валяются на полу, и когда я наклоняюсь, чтобы поднять их, от прилива крови к голове у меня темнеет в глазах. Мне хочется свернуться в клубок, забиться куда-нибудь в угол и завыть по-звериному. Я сама, своими руками уничтожила единственную вещь, которая связывала меня с Анжелой. Неужели все эти мертвецы казались мне настолько реальными, что я, спасаясь от них, устроила весь этот разгром?!
Я впадаю в ступор, глядя на это зримое свидетельство своего безумия. Ну что ж, получила то, что заслуживаю.
Под окном появляются двое полицейских. Они будят бездомного, который спит у нашего парадного входа. Он пытается спорить с ними, но потом встает и уходит. Под мышкой у него зажата трость.
Я протираю глаза. А когда снова смотрю вниз, его уже нет. Полицейские о чем-то беседуют между собой. Прикасаюсь тыльной стороной ладони ко лбу и пытаюсь вспомнить, видела ли я раньше этого человека с тростью.
Держась обеими руками за подоконник, делаю медленные вдохи, пока мое дыхание полностью не восстанавливается. Иду в ванную, чтобы ополоснуть лицо водой. Красные прожилки паутиной оплели белки моих глаз. На фоне бледной кожи ярко горят веснушки. В зеркале отражается пробковая доска со множеством приколотых к ней записок, вырезок из журналов и прочей ерунды.
В центре висит глянцевая, поблекшая с годами фотография, на которой изображено все наше семейство рядом с Самым Уродливым Лосем в мире. Осторожно отцепляю и ее и беру двумя пальцами за края, стараясь не оставлять отпечатков. На обратной стороне фотографии аккуратным маминым почерком написано: «Зоопарк Сан-Диего, август 2002 года». При виде наших улыбающихся лиц меня охватывает печаль.
Я проспала всего несколько часов, скоро взойдет солнце. Мне бы стоило вернуться в постель, поспать еще, но нельзя. Только не сейчас. Нужно выяснить, кто написал этот «ту-ду лист» — Анжела или все-таки я сама? Жива моя сестра или нет? Я слишком долго шла по ложному следу, пора уже получить хоть какой-то результат.
Я снова начала грызть ногти, хоть и избавилась от этой дурной привычки лет в тринадцать, когда Анжела рассказала нашим одноклассникам, что я ем заусеницы. Сажусь за стол и проверяю свою электронную почту. Потом перехожу к эссе Анжелы, найденным Жан-Люком в архиве Сорбонны. Открываю одно из них и перечитываю первую страницу.
Анжела пишет в нем о тяжелом положении парижских бездомных, особенно лиц пожилого возраста, во время экстремальных погодных условий: жары летом и холода зимой. Все это должно что-то означать. С какой стати моя взбалмошная сестра вдруг взялась за такую серьезную тему уже в первый год обучения в Сорбонне? Она пришла к выводу, что при более рациональном городском планировании эту проблему можно было бы решить.
Божественное расследование. Очередная попытка разобраться в хитросплетениях парижской жизни Анжелы приводит к тому, что я начинаю грызть ногти уже на другой руке. Анжела мечтала о том, чтобы мы с ней научились общаться на эфирном уровне, как она описывала это в своих первых письмах ко мне. Еще в детстве она вообразила, что мы, как супергерои, можем использовать эту способность, когда необходимо. И так и не бросила эту выдумку.
Социальное обеспечение. Население. Бордели. Приюты. Экстремальная жара. Смерть. Мои ноги снова подкашиваются, и я опускаюсь на пол, прямо на стопки разных бумаг, отложенных для поисков. Квитанция о посещении борделя лежит в одной стопке с буклетом о крипте Нотр-Дама. Пометки, оставленные на них Анжелой, ничего мне не дали. Вполне возможно, что Анжела сделала их без всякой цели и в них нет никакого скрытого смысла.
В другой стопке собраны ключевые фразы из записных книжек Анжелы, ее электронные письма ко мне, а также фотография «Врат ада».
Нарциссизм. Запутанные подземные туннели. Близнецы — молодцы.
Растянувшись на бумагах, устилающих деревянный пол, я переворачиваюсь на спину и закрываю глаза. Пытаюсь настроить свой разум на одну волну с Анжелой. Точно так, как этого хотела она. Но вместо общения на эфирном уровне выходит обыкновенная истерика. Слезы потоком льются из глаз, ощущение вины наваливается на меня, когда я оглядываю замутненным взором груды бумаг, на каждой из которых, вполне возможно, таится еще одно послание Анжелы, которое я не смогла обнаружить. Все это время я гонялась за призраком своей сестры, шаг за шагом приходя к пониманию того, что абсолютно не знаю ее. Наконец соленые потоки высыхают на моих щеках, а в голове возникает газетный заголовок, увиденный в первый день пребывания в Париже. «Traffic» — тогда я подумала, что это статья о дорожном движении и пробках, но теперь понимаю, что речь шла о торговле людьми, которую называют этим же словом. Пораженная этим фактом, я поднимаюсь на ноги.