— Равновесие? — заканчиваю я за нее.
— Ну да… Как-то так.
Мы улыбаемся.
— Ну что ж. Тебе нужно успеть на самолет.
— Должна признаться, — говорит она, — я тоже не совсем понимаю, какие перемены произошли в тебе, но благодарна, что ты жертвуешь собой ради меня.
Она крепко обнимает меня. Я бы никогда не предположила, что Анжела так сильна, если бы не видела ее схватку с Себом.
— Ты моя сестра, Джел, — говорю я.
Моих отпечатков пальцев нет на скальпеле, которым был убит Себ, а видеозапись с камер наблюдения покажет, что Анжела убила его в целях самообороны. Полиция будет рада обнаружить серийного убийцу мертвым. Меня отпустят максимум через несколько дней. Так что не такая уж это и большая жертва.
— Можно тебя кое о чем спросить?
Я размыкаю наши объятия и отстраняюсь.
— Ты помнишь тот день на пляже, когда… когда ты хотела похоронить меня в песке?
Она хмурит брови.
— Ты имеешь в виду тот день, когда ты чуть не умерла от ожога медузы?
— Что?
Анжела делает шаг назад.
— Тебя так обожгла медуза, что ты не могла идти. Ты не дала мне пойти за помощью, потому что боялась остаться одна. Я вымыла тебя морской водой. Ты была вся в ожогах, поэтому мне пришлось засыпать тебя песком и отскабливать слизь ракушкой.
Медуза. Я с детства боюсь этих тварей после их нашествия в бухту Ла-Хойя. В течение нескольких дней вся поверхность моря была покрыта полупрозрачными розовыми и фиолетовыми куполами. Подсознательно я, видимо, отделила это событие и боль от ожога медузы от проделки сестры, которая, как мне казалось, пыталась похоронить меня в песке. Я не связывала эти события между собой и не осознавала, что это одно и то же воспоминание. Итак, все встает на свои места. Почти.
— А почему ты прижала мне руки деревяшками?
Анжела качает головой.
— Тебе было так больно, что ты не могла лежать спокойно. Ты чесалась и делала еще хуже. Ты была почти в бреду. Ты ничего не помнишь? А потом еще мама купала тебя в уксусе…
Мы смотрим друг на друга. Оказывается, моя сестра вовсе не пыталась сделать мне больно или отомстить за то, что я играла с ее куклой. На самом деле она пыталась мне помочь. Я испытываю огромное облегчение. Сквозь слезы вижу смущенное лицо Анжелы.
— Деревяшки я положила для того, чтобы удержать тебя. Ты была гораздо сильнее, чем думаешь.
Она еще раз обнимает меня и, прихрамывая, поднимается по ступенькам лестницы, ведущей к крышке люка. Мой паспорт торчит из заднего кармана ее штанов. На верхней ступеньке она упирается головой и руками в крышку люка, но та не поддается. Я паникую и поднимаюсь следом за ней. Мы начинаем поднимать железную плиту вместе, и после нескольких попыток нам это удается. Анжела обнимает меня и целует в щеку.
— Спасибо, Шейна.
Я похлопываю ее по руке.
— Скоро увидимся.
Ее ноги мелькают на фоне красных облаков, и она исчезает.
Оставшись одна в катакомбах, я прислоняюсь спиной к каменной стене на условленные пять минут, чтобы дать ей хорошую фору. Я жду, что на меня опять накатит страх, но этого не происходит. Самое страшное уже произошло. Единственное, что я ощущаю сейчас, — это эйфория. Я точно знаю, что не смогла бы сама вырваться из рук Себа, а Анжела сделала то, что должна была сделать. Для нас обеих. Отныне нас ничто не сможет разлучить.
Глава 34
Жан-Люк нашел меня буквально через несколько минут. Времени, прошедшего между тем, как закрылся люк за Анжелой, и его появлением, едва хватило бы на то, чтобы произнести слово «Амели». Я ошеломленно слушала его объяснения: на самом деле он никогда не работал в американском посольстве, а был сотрудником отдела Организации Объединенных Наций по борьбе с международной торговлей людьми.
Сначала я вообще ничего не поняла, списала свою дезориентацию на последствия психологического шока, но он терпеливо объяснял.
— Наша группа подозревала, что в катакомбах находится перевалочный пункт торговцев живым товаром. Мы наблюдали за несколькими неофициальными входами в катакомбы и заметили, что Себастьян Брони часто пользуется одним из них; когда он начал проявлять интерес к Анжеле, мы внесли его в наш список. Я общался с тобой, Шейна, в надежде узнать больше о нем и его связях с парижским черным рынком.
Пальцы у меня онемели от холода, но от всех этих новостей бешено заколотилось сердце. Заголовок в газете, лежавшей на коврике в вестибюле дома Анжелы; мадам из борделя, подумавшая, что я из полиции и чуть не вышвырнувшая меня вон; бегущая строка на телеэкране в такси… Жан-Люк не преследовал ни Анжелу, ни меня и не собирался никого похищать, он пытался остановить торговлю людьми.