— Да, карты — бич нашего поколения. Ваш сын был дружен с мистером Перси Гренвиллом, не так ли?
— Сыном лорда Гренвилла? Почему вы спрашиваете об этом?
Мистер Меламед понял намек. Артур Пауэлл был его другом, но в то же время и представителем английской аристократии; он был предан в первую очередь своему сословию и не позволил бы постороннему критиковать дворянство. Мистер Меламед решил говорить без обиняков:
— Полагаю, лорд Гренвилл не стал бы предавать огласке семейные скандалы?
— Думаю, да.
— Тогда буду с вами откровенен. Есть вероятность, что его сын, мистер Перси Гренвилл, замешан в неком темном деле. Ради блага лорда Гренвилла я надеюсь, что это не так. Но… не могли бы вы разузнать что-нибудь о действиях мистера Гренвилла в течение последних нескольких дней?
— То есть где он был и чем занимался? Сведения такого рода?
— А также что он покупал и сколько потратил.
— Я не знаю. Он молод. У нас разные друзья.
— Но есть же места, которые вы оба посещаете? Например, одни и те же клубы?
— Я действительно встречал его в Тэттерсолле на днях.
— Он покупал лошадей?
— Искал пару серой масти. Купил он их или нет, я не знаю. Но что с того, если он и потратил несколько сотен фунтов на лошадок? Это не деньги для тех кругов, где вращаются такие юноши, как мистер Гренвилл.
— Согласен, трата денег — дело обычное. А кража?
— Кажется, я начинаю понимать.
Глава 13
В воскресенье вечером мистер Меламед и мистер Лион выехали в Манчестер.
— Простите, что причиняю вам столько беспокойства и расходов, — сказал мистер Лион, когда они сели в карету. — Уверен, что поездка окажется напрасной.
— Если мы узнаем правду, значит, мы ехали не напрасно, — ответил мистер Меламед.
Мистер Лион выглянул из кареты и увидел Ребекку, стоявшую у окна гостиной. Он помахал ей рукой, и Ребекка помахала в ответ.
— Ханна написала Голдсмитам, — сказал он мистеру Меламеду.
— Я этого боялся. Вы получили ответ?
— Еще нет.
Кучер взмахнул кнутом, и лошади пустились вскачь. Когда карета с путниками оставила Лондон позади, городской пейзаж быстро сменился деревенским. Эта перемена ландшафта могла бы дать Рассказчице чудесную возможность показать читателям окрестные красоты. Ибо, пока экипаж едет по дороге все восемнадцать часов, что может быть естественнее, чем любоваться плавными линиями холмов и зеленым бархатом лощин; тенистыми полянами, где высятся величественные деревья, и беспечными прохладными ручейками; щебетаньем птиц, проносящихся над головой, и яркими красками цветов, склоняющих свои нежные головки… или же прелестными деревушками, что скрываются за поворотом дороги, и столь забавными в своей простоте крестьянами, которых мы застали в час их вечернего отдыха. Ах, сколько восхитительных видов предстает нашему взору! Каким высоким чувствам мы могли бы посвятить эти минуты! И какой достойный Автор не воспользовался бы случаем описать в мельчайших подробностях вечно меняющиеся пейзажи, которыми, без сомнения, изобилует извилистая дорога, ведущая от оживленного делового Лондона к его северному брату — Манчестеру?
Но, увы, Рассказчица этой истории никогда не выезжала далее Оксфорд-стрит, и о деревьях ей известно лишь то, что стволы их — коричневые, а листья — зеленые. Ее познания о птицах и ручьях тоже до крайности скудны. Посему, будучи не в силах представить здесь подробного описания поездки, она намерена воздержаться от какого-либо описания вообще.
К превеликому сожалению, наши путники также бессильны помочь. Мистер Меламед утверждает, что большую часть пути он спал, и поэтому не видел никаких полян и долин — ни живописных, ни каких-либо других. Мистер Лион припоминает, что был настолько поглощен попытками занять удобную позу — он не привык к такой тряской езде, — что взглянул в окно лишь один или два раза, и видел только мир, погруженный во тьму.
Итак, читателю придется довольствоваться следующим описанием: они пустились в путь, ехали всю ночь и назавтра благополучно прибыли в Манчестер.
Пока экипаж с мистером Лионом и мистером Меламедом двигался на север, письмо Ханны, доставленное в Брайтон за несколько дней до того, успело много раз проделать путь из рук мистера Дэвида Голдсмита в ящик его стола и обратно. Лишь после этого оно оказалось в руках его отца. Хотя молодой Голдсмит получил письмо еще до шабата, он был так ошеломлен его содержанием, что не хотел сразу же говорить о нем родителям. Дэвид надеялся, что субботний отдых успокоит его смятенные мысли и он сможет пересмотреть письмо обновленным взглядом. Однако и после шабата письмо оставалось все таким же тревожным.