— И еще одно, — все тем же сердитым тоном продолжал Кортец. — Я живу в Париже, и я не намерен отсюда уезжать, если новая затея мистера Грегга провалится.
— Вам не нужно будет уезжать из Парижа, сэр. В случае неудачи я все беру на себя, — быстро и деловито объявил гость. — Это также предусмотрено моим контрактом с фирмой мистера Грегга.
С минуту Кортец озадаченно смотрел на Джейка Бельского. Потом он рассмеялся и сказал:
— Узнаю мистера Грегга! Он умеет извлекать прибыль даже из неудачи. Ваш провал вызовет скандал с русскими. А за это кое-кто в Штатах с радостью оплатит вам два-три года тюрьмы.
Очевидно, Кортец угадал. При упоминании о тюрьме Джейк Бельский не побледнел и не покрылся холодным потом. Наоборот, он хитро заулыбался и сказал:
— Думаю, что до тюрьмы дело не дойдет, сэр. В России я намерен действовать осторожно. Вы же будете стоять в стороне от всего, что мне надо будет там проделать. Что касается французских властей, то и здесь все можно будет предусмотреть и застраховать себя от неприятностей.
— Как?! — свирепо вращая глазами, осведомился Кортец.
— Не волнуйтесь, сэр, это вредно, — тихо и вразумительно произнес князь. — Мой отец сообщил мне, что здесь, во Франции, и в Италии живут потомки Фомы Палеолога, отца царевны Зои. Они являются прямыми наследниками великой княгини московской Софьи Палеолог, ибо в России после смерти детей Ивана Грозного ее потомков не осталось…
— Кто живет во Франции? — быстро спросил Кортец.
— Мадам де Брентан, дочь князя Джованни Ласкариса Палеолога, — помедлив немного, ответил Джейк Бельский.
«Специалист по живописи» ухмыльнулся.
— Я вижу, ваш папа был дьявольски предусмотрительным человеком. Он очень хотел пойти дальше боярина Ивана Бельского и заполучить не одну только антологию византийских поэтов.
— Да, он всю жизнь лелеял эту мечту, — сказал Джейк Бельский. — Но отец меньше всего думал о деньгах. Он лишь хотел отомстить своему брату, князю Платону, отбившему у него жену, красавицу Эжени де Мерод… Эту историю я расскажу вам в другой раз.
Кортец внимательно поглядел на русско-американского князя и подумал уже без всякой неприязни:
«Гм!.. А он, кажется, неглуп, этот желторотый Джейк. Сэмюэль Грегг недаром поставил на него…»
— Ладно! — сказал он. — Я ничего вам и мистеру Греггу не обещаю. Но, не разглашая ваших замыслов, я наведу кое-какие справки, прощупаю кое-где почву и только после этого смогу дать окончательный ответ. Этот архаизм оставьте у меня. — Кортец кивнул на трубку пергамента. — Если вы, конечно, мне доверяете. Мне надо показать его одному толковому человеку. Он хорошо знает византийскую литературу и многое другое.
— Конечно, сэр! — с величайшей готовностью воскликнул Джейк Бельский. — Пожалуйста, оставьте у себя этот пергамент. Отец сказал, что он принесет счастье тому, кто захочет присоединить этот титульный лист к книге, от которой он отделен.
Он встал. Кортец нажал кнопку звонка.
— Приходите завтра.
— С удовольствием, сэр.
— Не «сэр», а «месье», — снисходительно поправил Кортец. — Обращение «сэр» во Франции многие не любят. Да и не только во Франции.
— Понимаю, месье…
Зашуршала шелковая юбка. Вошедшая Мадлен сразу же поняла, что молодой американец не напрасно расстался с долларом, когда настойчиво просил ее доложить о себе Кортецу.
— Мадлен! — напыщенно произнес Кортец. — Князь Джейк Бельский завтра будет у меня в десять утра. Проводите его прямо в кабинет.
Мадлен грациозно сделала книксен перед князем Джейком Бельским.
В кафе «Гуинплен»
В тот же день Педро Хорхе Кортец посетил кафе «Гуинплен». Он давно здесь не был, но завсегдатаи узнали его сразу. Это были маршаны — перекупщики картин, небогатые антиквары, художники молодые и уже много лет «подающие надежды», натурщицы, любители картин и редкостей. В кафе, как всегда, было шумно, но шум усилился, когда в дверях показалась массивная фигура Кортеца. Среди посетителей было немало тех, на ком иногда неплохо зарабатывал месье Кортец, и тех, кто иногда зарабатывал (не слишком много) с его помощью. Послышались возгласы:
— Ого! Дон Педро собственной персоной!
— Великий конкистадор из Стамбула!
— Салют, месье Кортец! Присаживайтесь!
Отвечая на приветствия и помахивая волосатой рукой со сверкающими камнями на коротких пальцах, месье Кортец внимательно оглядывал зал.
— Он кого-то ищет… — сказала маленькая натурщица с большим черепаховым гребнем в золотой копне волос.
— Да уж, наверное, не тебя, — ответил ей молодой, весьма кудлатый художник со старинным жабо вместо воротничка и с большой пиратской серьгой в левом ухе.
— Кто-то сегодня заработает, — меланхолично произнес старый «маршан», провожая Кортеца кислым взглядом. — Это ловкач!..
К Кортецу подошел буфетчик, круглоголовый человек в белом переднике.
— Месье Кортец, вы кого-то ищете?
— Да, месье Птибо. Мне нужен профессор Бибевуа.
— Он уединился. Что-то пишет в бильярдной.
— Мерси…
Кортец хотел пройти в бильярдную, но что-то вспомнил и спросил:
— Он должен вам, месье Птибо?
Буфетчик развел руками:
— Как всегда, месье Кортец.
— Много?
— Неделю уже не платит. Три тысячи франков. При нынешнем курсе это, конечно, не так уж много, но…
— О ла-ла! Узнаю профессора! — Кортец похлопал буфетчика по плечу. — Не унывайте, месье Птибо. Может быть, мне удастся это дело уладить.
Он прошел в соседнее помещение. Здесь стояла относительная тишина, слышно было только, как щелкают белые шары на зеленых лужайках бильярдных столов, стукаясь друг о друга. Время от времени маркер торжественно возглашал:
— Карамболь, месье Роже! Тридцать два!.. Карамболь, месье Капо! Шестнадцать!.. Удар не засчитан!
В углу подле стойки с киями, у подоконника, примостился на вертящемся стуле пожилой человек, облаченный в невероятно потертую визитку. Худобой своей, чахлым лицом, острой бородкой и похожими на пики усами он напоминал Дон-Кихота, а длинными руками и большими оттопыренными ушами — орангутанга. Сзади был хорошо виден его стриженый угловатый череп, посеребренный сединой. Человек быстро писал. Перо его авторучки стремительно порхало по бумаге, исписанные листы он неуклюже отодвигал в сторону. Это и был Леон Бибевуа, которого все знакомые называли «профессором», хотя вот уже десять лет прошло с тех пор, как он был изгнан из последней гимназии за пристрастие к крепким напиткам.
Кортец очень хорошо знал этого странного человека, обладавшего энциклопедическими познаниями, с феноменальной памятью, неудачника, пьяницу, но в свое время очень неплохого педагога. Бибевуа великолепно знал историю, в том числе и историю всех видов искусства; он, не глядя на подпись, мог безошибочно назвать автора картины (если тот был, конечно, известен). Он знал также все, что касалось мировой литературы, в особенности литературы древней. Кроме того, Бибевуа в совершенстве владел языками, на которых уже давно никто не говорил: латынью, древнегреческим и санскритом.
Кортец часто пользовался консультациями Бибевуа и с уважением относился к нему, не обращая внимания на странные манеры «профессора». Сейчас он видел, что Бибевуа увлечен какой-то работой; обычно высокомерный и бесцеремонный с бедняками, Кортец все же не решался окликнуть его.
— Месье Кортец! — не оборачиваясь, сиплым голосом сказал Бибевуа. — Вы хотите помешать мне работать?
Кортец догадался: Бибевуа увидел его отражение в темном стекле окна.
— О нет, профессор, я подожду…
— Вам придется ждать еще час. Я пишу статью вместо одного идиота, облеченного ученой степенью бакалавра.
— Это интересно. Какая тема?
— Палеографическое исследование эволюции заглавных букв в минускульном письме девятого века…