— О ла-ла! — с уважением воскликнул Кортец. — А что это за письмо? Кто его автор?
— Вы невежда, месье Кортец! — просипел Бибевуа, не переставая строчить свою статью. — Это не чье-либо личное письмо, а тип латинского рукописного письма. Выражаясь современным языком, это шрифт, которым написано большинство рукописей латинских классиков…
— Понимаю, профессор. Я пришел не вовремя, но… видите ли, у меня примерно та же тема, — стараясь говорить возможно мягче, сказал Кортец.
— Тоже статья?
— Нет… Консультация… Со мной древняя рукопись.
Бибевуа перестал писать и повернулся к нему всем телом:
— Покажите.
Кортец передал ему пергамент, оставленный Джейком Бельским. Теперь пергаментный лист был прикреплен углами к ватманской бумаге, и таким образом его обратная сторона была закрыта.
Бибевуа поправил очки и пронзительным взглядом впился в текст. Через минуту он поднял голову и посмотрел на Кортеца. Тот молча ждал.
— Подделка?… — тихо спросил Бибевуа.
Кортец развел руками:
— Не знаю. Это вы должны мне сказать.
Бибевуа вскочил, подбежал к настольной лампе и вновь сунул свой острый нос в пергамент. Затем, суетливо зашарив по карманам, он извлек лупу. Кортец с интересом следил за его движениями.
Бибевуа долго разглядывал лист в лупу. Он был явно взволнован.
— Невероятно! — пробормотал он наконец. — Подлинник! Вы знаете, что это?
Кортец неопределенно шевельнул мохнатыми бровями:
— Приблизительно…
— Это первая страница книги, которую считают погибшей. Вместе с другими сокровищами византийской столицы она была вывезена в Рим из Константинополя в середине пятнадцатого века. Дальнейшая судьба ее неизвестна! — Голос Бибевуа звучал патетически. — Этому пергаменту цены нет. Как он к вам попал?…
— Я вам потом расскажу, профессор, — уклончиво ответил Кортец. — А что здесь написано?
— Извольте! Вот точный перевод: «Киклос. Антология византийских поэтов. Эпиграммы элегические, сатирические и любовные, собранные Агафием, юристом и поэтом».
— Интересно… — задумчиво произнес Кортец.
— Какая прелесть! — с восхищением сказал Бибевуа, разглядывая эмблему древнего титульного листа. — Но где же вся книга?
— У меня есть надежда, что с помощью этого титульного листа я найду всю книгу, — многозначительно произнес Кортец.
Он взял пергамент из рук «профессора», когда тот попытался отодрать ватманскую бумагу.
— Вы хорошо заработаете, если найдете ее, За такую книгу богатые коллекционеры дадут много денег, — сказал Бибевуа.
— Примерно?
— Оценщиком меня возьмете? — хитро подмигнув, спросил Бибевуа.
— Возьму.
— Смотрите! Без обмана. Эта книга должна стоить не меньше ста тысяч долларов. Мой гонорар скромный, два процента…
Кортец похлопал Бибевуа по спине:
— Я люблю вас, профессор, и потому часть гонорара я готов предложить вам сейчас.
Бибевуа оживился:
— О! Это было бы неплохо.
Кортец подошел к двери и позвал:
— Месье Птибо!
Буфетчик не заставил себя ждать.
— Профессор должен вам три тысячи франков?
— Совершенно верно, месье.
Кортец вынул бумажник и отсчитал несколько кредиток.
— Вы больше не должны господину Птибо, — весело сказал он, обращаясь к Бибевуа.
— Виват, дон Педро Кортец! — воскликнул Бибевуа. — Надеюсь, вы теперь не сомневаетесь в моей кредитоспособности, месье Птибо?
— Сегодня нет, а завтра опять буду сомневаться, — ответил Птибо, с юмором и жалостью глядя на него.
— В таком случае, приготовьте мне стакан коньяку, — вежливо попросил Бибевуа. — Я подойду к вашей стойке, как только закончу статью.
Кортец вынул из бумажника еще одну кредитку и подал Птибо.
— Я в большом долгу перед профессором и не хочу, чтобы он сегодня был в долгу перед вами, — сказал он и, пожав руку Бибевуа, направился к выходу.
В общем зале Кортец подошел к группе художников, сидевших за маленьким столиком. Здесь шла оживленная беседа, прерываемая смехом, но, как только Кортец приблизился, все за столиком замолчали.
— Садитесь, маэстро! — предложил художник с пиратской серьгой.
— Нет, я только на минуту, — сказал Кортец. — Но я вам помешал, господа. Вы о чем-то говорили…
Он еще издали услыхал свое имя и понял, что разговор идет о нем.
— Нет, отчего же. Я все могу повторить, — с независимым видом сказал художник с серьгой. — Я рассказывал им забавный анекдот о том, как вы, месье Кортец, хотели выменять в ленинградском Эрмитаже вандейковского «Лорда Уортона» на поддельного Гогена.
Кортец саркастически улыбнулся:
— В Париже все идет в анекдот! А насчет поддельного Гогена вы присочинили, Прежан.
— Но он так смешно рассказывает! — с восторгом воскликнула маленькая натурщица с большим гребнем.
— А-а! Ну, тогда я его прощаю, — снисходительно произнес Кортец. — Кстати, вы очень нужны мне, Прежан. Вы можете мне уделить сейчас минут десять?
— С удовольствием, маэстро!
Кортец подмигнул маленькой натурщице и, взяв художника под руку, направился с ним к свободному столику в дальний угол кафе.
— Садитесь, Прежан, — сказал он и грузно опустился на стул. — У меня к вам действительно есть дело. Но эти ваши анекдоты…
— Месье! — смеясь, сказал Прежан. — Это лишь безобидная болтовня… никто в нее не верит.
— Болтовня! — сокрушенно качнув головой, произнес Кортец. — На Востоке есть умная пословица: «Будь осторожен, когда лжешь, но еще больше остерегайся, когда говоришь правду»…
— Прекрасная пословица! — воскликнул Прежан. — Завтра же ее будет знать весь Париж.
— А вот то, что я вам скажу сейчас, должны знать только вы, Прежан, и я, — пристально глядя на него, произнес Кортец.
— Самый лучший замок для тайны — это деньги, маэстро, — насмешливо ответил Прежан, играя сросшимися бровями и пощелкивая пальцем по своей серпообразной серьге.
— Вы можете хорошо заработать, Прежан, — многозначительно сказал Кортец.
— Как?
— Слушайте…
Кортец наклонился и, оглянувшись, зашептал.
— Ого! Интересно… Опять Гоген? — воскликнул Прежан.
— Нет. Это совсем другое дело… Вы у меня бывали. Помните те два пейзажа, что я привез из Москвы?
— Помню, маэстро. Но… — художник пожал плечами. — Я ничего особенного в них не нахожу.
— Я тоже, Прежан. И все-таки я уверен, что, если мы хорошо поищем, то можем найти не в них, а под ними что-нибудь очень интересное.
— Вот как? А что именно вы хотите под ними найти?
— Боровиковского! Вы видели у меня два портрета его работы, которые я купил у князя Оболенского?
— Видел.
— Два московских пейзажа надо нанести на Боровиковского так, чтобы была видна расчистка. Понимаете?
— Я начинаю понимать, маэстро, — пристально глядя на собеседника, сказал Прежан.
— Я не сомневался, что вы меня поймете…
Кортец придвинулся поближе к молодому художнику и зашептал ему что-то прямо в ухо с пиратской серьгой.
Допрос с пристрастием
Мать Джейка Бельского, Тереза Бодуэн, стала второй женой русского эмигранта князя Бельского, когда ей было тридцать лет. Она назвала сына Жаком — в честь своего отца. Когда-то Андрей Бельский был богат, но к моменту рождения Жака успел промотать свое состояние и уговорил жену переехать в Соединенные Штаты. Здесь его дальняя родственница, княгиня Александра Толстая, обещала ему «доходное место». В антисоветском кружке Толстой Андрею Бельскому предложили выступать на сборищах реакционных организаций с «информацией» об издевательствах, которым якобы он подвергался со стороны большевиков в 1917 году. Но для подобных выступлений требовалось богатое воображение, а воображения князь Андрей Бельский был лишен совершенно, и поэтому вскоре ему пришлось прекратить свои выступления и устроиться, клерком, в контору налогового инспектора. Эта должность со временем перешла по наследству к его сыну, уже возмужавшему и превратившемуся из Жака в Джейка.