По окончании торжеств настало время принятия решений. Созванный в полном составе совет армии не оставил полководцам особого выбора: никто больше не желал продолжать поход, снова вступать в битвы и терпеть потери. Люди считали свою задачу выполненной, хотели сесть на корабли и вернуться домой. Один из воинов даже произнес речь, как будто подслушанную у актеров комедии в театре, представлявшую собой пародию на выступление воина-героя. Словно для того, чтобы все поняли: натерпелись уже достаточно!
Софос попробовал получить у городских властей военные и транспортные корабли, но результат не оправдал его ожиданий. Ему выделили лишь пару триер и десяток судов поменьше. В довершение ко всему один из наших, тот, кому вверили оба корабля, поскольку он обладал некоторым опытом в мореплавании, ночью снялся с якоря и ушел на одном из них. Его звали Дексипп, и с того дня беглец остался в памяти людей как предатель.
Оставшихся судов, разумеется, не хватало для того, чтобы перевезти целую армию, поэтому нам пришлось отойти в глубь страны, совершать набеги и грабить деревни, население которых защищалось когтями и зубами. Я не была свидетельницей этих вылазок, поскольку оставалась в лагере вместе с остальными женщинами, ранеными и выздоравливающими, но достаточно узнала о них из рассказов: греки устраивали грабежи и пожары, женщины и дети выбегали из полыхающих домов и катались по земле, сражающиеся с обеих сторон превращались в живые факелы, имели место жестокие схватки и убийства.
Но разве у воинов был выбор? Если бы они могли, конечно же, купили бы все необходимое на рынке, но денег и ценных вещей для обмена не хватало. Я вот уже какое-то время привыкла думать как они — закону выживания нельзя не подчиняться. Ужасы войны являлись печальным следствием этого закона. После того как битва начиналась, боль, кровь, телесное и душевное напряжение сметали все преграды, установленные цивилизацией, уничтожая все, что сдерживает человека в обычной жизни. Мне повезло: я всего этого не видела.
Простояв месяц, армия опустошила все окрестности: в радиусе одного-двух дней пути больше нечего было грабить. И жители Трапезунда уже не могли терпеть нас и хотели, чтоб мы ушли во что бы то ни стало; посему снова предстояло двинуться в путь. Решили, что те, кто не принимает участия в сражениях, сядут на корабли и лодки, имевшиеся в нашем распоряжении, и таким образом расход продуктов тоже заметно сократится. Командование флотом поручили Нету, военачальнику, много раз вступавшему в пререкания с Ксеном. Он, кажется, тоже вел дневник экспедиции; хотелось бы мне знать, что там написано.
Раненые, больные, немолодые воины и все женщины отплывали домой. Да, девушки уезжали — те самые девушки, что подбадривали мужчин у переправы через бурную реку, словно атлетов на стадионе, те, что обнимали их по возвращении с поля боя, перевязывали раны, утешали после сражений, ежедневных и еженощных схваток со смертью; девушки, любившие воинов потому, что каждый следующий день мог стать последним.
Теперь они уезжали.
Я осталась с Ксеном. Мелисса — с Клеанором, и еще двадцать или тридцать женщин, сделавшихся постоянными подругами некоторых воинов, поступили так же. Мы двинулись вдоль берега, не теряя из виду моря. Вскоре заметили отплывающую флотилию судов, и мне то и дело казалось, что я вижу, как наши подруги прощаются, размахивая в воздухе цветными тканями и платками. Ком подступал к горлу, и я не смогла сдержать слез. Подумала о Листре, ледяном холоде, в котором она пыталась родить, об отчаянии и одиночестве, охвативших меня, когда я осталась возле ее окоченелого трупа. О смерти, возжаждавшей получить свою дань — несчастную рабыню и ее неродившегося ребенка. И, купаясь в лучах солнца, отражавшегося от морской глади тысячами слепящих отблесков, я снова вспомнила о таинственном божестве бури, поднявшем меня с земли и по воздуху доставившем к лагерю, чтобы меня нашли. Быть может, оно состояло из снега и с приходом весны растаяло, а душа его теперь заключена в бесчисленных искрах, сверкающих в струях горных рек.
Через несколько дней пути мы добрались до первого крупного города, и настал горький момент, который мы долго откладывали на потом: надлежало сосчитать оставшихся в живых. Я не знаю, по какой причине это делалось именно сейчас: формально — для того, чтобы узнать, сколько ртов нам предстоит кормить. Армию выстроили в полном боевом снаряжении, и военачальники каждого подразделения устроили перекличку. Каждый раз, когда произносили имя выжившего, он отвечал: