— Он сказал, что Галину будут таскать на допросы.
— Ей пришлось бы через это пройти.
— Еще он сказал: ее квартиру могут конфисковать.
— Так вам сказал Кучеренов?
— Да. Если будет доказано, что это мой гонорар за убийство Мамаева. Он сказал, что они могут это доказать. Что они могут доказать все.
— Не в моих правилах плохо говорить о коллегах, — заметил Сорокин. — Но иногда хочется изменить этим правилам.
— Вы изменили. Я понял.
— Да, изменил. И не жалею об этом. Очень хочется верить, что за этот совет он получит гонорар полной мерой. Там, куда мы приходим без мундиров.
— Раньше, — сказал Калмыков.
— Что вы имеете в виду?
— Он получит гонорар раньше.
— Полагаете, его замучает совесть? Не рассчитывайте, Константин Игнатьевич. Он из той породы людей, которые плохо спят только после слишком плотного ужина. Оставим это. Чем вы намерены заняться?
— Пока не знаю. Сначала нужно кое в чем разобраться. И сделать одно дело.
— Могу я чем-нибудь вам помочь?
— Можете. Мне нужен телефон следователя, который вел мое дело. Я спрашивал в прокуратуре, они не дали.
— Они и не могли дать. Следователя застрелили. Недели через две после суда над вами.
— Кто?
— Неизвестно.
— Почему?
— Неизвестно.
— Как это произошло?
— Ночью, на Рязанском шоссе, километрах в пятидесяти от Москвы. Его нашли мертвым в салоне его «БМВ».
— Ограбление?
— Нет.
— Это связано с моим делом?
— Может быть. В этой истории много вопросов и нет ответов. Откуда у него появилась новая «бээмвуха»? При его-то зарплате. Прокурор говорил мне, что следователь вроде бы вышел на след того, кто вас нанял. «БМВ» — это могло быть платой за старание. Или за молчание. А убийство? Не знаю. Гарантией молчания? Все может быть. Но это всего лишь мои предположения, — предупредил Сорокин. — Преступление не раскрыто. «Висяк». И мне почему-то кажется, что оно так и останется «висяком».
Калмыков немного помолчал и встал.
— Спасибо, что приняли меня, — вежливо произнес он.
— Не стоит благодарности, — отозвался судья. — Я позвоню в архив. Скажу, чтобы вам разрешили ознакомиться с вашим делом.
— Не нужно. Это был предлог. Я хотел поговорить с вами.
— Помог вам разговор?
— Да. Все, что я хотел узнать, я узнал.
— Ну и прекрасно. — Судья Сорокин поднялся из-за стола, чтобы проводить посетителя до двери. — Я рад, что все это для вас уже позади. Поверьте, искренне рад. У меня осталось очень тяжелое чувство от того суда. В детстве бабка мне говорила: не делай этого или того, рука отсохнет. Я, конечно, делал. А потом смотрел на руку: неужели отсохнет? Такое же чувство у меня было, когда я подписывал вам обвинительный приговор. Желаю удачи, Константин Игнатьевич.
Судья протянул руку, но она повисла в воздухе.
— Вы не хотите пожать мне руку? — удивленно спросил Сорокин.
Калмыков немного помедлил и ответил на рукопожатие. Так, как это делают на Востоке: взял руку судьи обеими руками, подержал и выпустил. Ладони у него были сухие и точно бы заряженные электричеством.
— Вот вы и отпустили мне мои грехи, — с усмешкой констатировал Сорокин. — Может быть, теперь меня перестанет мучить бессонница.
— Перестанет, — без улыбки ответил Калмыков. — Скоро.
Он вышел. Судья Сорокин остановился у окна. Асфальтовая площадка под окном была засыпана желтыми и красными листьями кленов. Листья были и на крыше белой «Тойоты Короллы», одиноко стоявшей перед судом. К машине подошел Калмыков, сел в нее и выехал в переулок. Тотчас тронулась с места припаркованная на другой стороне переулка темно-вишневая «Вольво-940» и скользнула за «Тойотой».
Сорокин вернулся к прерванным приходом Калмыкова делам. Почему-то он чувствовал себя обессиленным, как будто перекидал кубометры снега. Но прежде чем взяться за ожидающие его подписи бумаги, вызвал секретаршу:
— Пригласите инженера, мой компьютер завис.
— Он ушел, — сказала она.
— Кто? Инженер?
— Нет, этот человек. Мой компьютер заработал. Ваш тоже должен работать.
Сорокин щелкнул мышью. Картинка на мониторе сменилась.
— В самом деле, — отметил он. — Надо же, какое совпадение.
— Это не совпадение, Алексей Николаевич, — возразила секретарша.
— А что?
— Я не знаю. Но мне почему-то страшно. С вами все в порядке?
— Спасибо за беспокойство. Со мной все в порядке. Идите работайте.
Секретарша ушла. Сорокин внимательно прочитал очередной документ, взял «паркер», но поставить подпись не смог. «Паркер» выскользнул из пальцев. Он помассировал руку и повторил попытку. Пальцы не сжимались.
На следующее утро он уже не мог держать ложку. Вечером не смог сжать правую руку в кулак.
— Это нервы, голубчик, нервы, — успокоил его главврач ведомственной поликлиники. — Все болезни от нервов, только триппер от удовольствия. Назначим вам физиотерапию, массаж. И будете, как огурчик. А пока посидите на бюллетенчике, отдохните. И на всякий случай обследуйтесь в институте неврологии. Просто так, на всякий пожарный.
Вернувшись из поликлиники, Сорокин неожиданно для себя решил позвонить адвокату Кучеренову. В коллегии сказали, что он болен. Домашний телефон долго не отвечал, потом трубку взяла жена. Сорокин представился и попросил пригласить адвоката к телефону.
— Он не может подойти к телефону, — ответила она.
— Вы не будете возражать, если я подъеду? Мне очень нужно поговорить с ним.
— Он не сможет поговорить с вами. Он не может говорить.
— Почему? — спросил Сорокин, холодея от жуткого предчувствия.
— Потому что он вообще не может говорить! Я вам русским языком сказала! Он не может говорить! Он может только мычать!
Сорокин осторожно положил трубку. Он держал ее левой рукой. Правая висела плетью. Мышцы на ней обмякли, превратились в тряпочки.
Рука отсыхала.
И судья Сорокин понял, что означала фраза Калмыкова о том, что его скоро перестанет мучить бессонница.
Потому что бессонница не мучит мертвых.
Глава пятая
Круги на воде
I
С самого начала, еще с суда над Калмыковым, на который нас вытащил Док, я не верил, что он наемный убийца. Его поимели. Сделали расхожей картой в игре, а потом выбросили в снос. В колонию строгого режима. На шесть лет.
Начал эту игру Мамаев. В этом я был уже совершенно уверен. Пожертвование в тысячу долларов дало ему формальный повод приехать в реабилитационный центр и поинтересоваться его делами. Док вспомнил его посещение. Появление Мамаева не удивило его. Бизнесмены, оказывавшие финансовую помощь центру, имели обыкновение интересоваться, на что пошли их взносы. Проблемы центра были не только в финансировании, но и в трудоустройстве тех, кто прошел курс реабилитации. Мамаев просмотрел личные дела всех нынешних и бывших пациентов, обещал подумать, что можно сделать для них, и уехал. Через несколько дней какой-то человек предложил Калмыкову работу.
Кто он? Если я правильно рассуждаю — кто-то из окружения Мамаева, его доверенное лицо. Вероятно, этот же человек перевел деньги за комнату в коммуналке в старом доме на Малых Каменщиках, на антресоли которой перед вселением Калмыкова загрузили чемодан с «Винторезом».
Как это выяснить? Единственная возможность: снять на видео ближайших сотрудников Мамаева и показать их Калмыкову. Может узнать. Заказчик разговаривал с ним вечером в неосвещенном парке, был в шляпе и в темных очках. Так можно скрыть лицо, но манеру двигаться и характерные жесты не скроешь. Опытному глазу они расскажут о человеке не меньше, чем снимок анфас и в профиль. А в том, что глаз у Калмыкова опытный, я почему-то не сомневался. Если этот эксперимент удастся и заказчиком окажется кто-то из людей Мамаева, легче будет понять, в чем заключалась его игра.
А вот дальше начинался туман. Семьдесят тысяч долларов за квартиру для жены Калмыкова — здесь чувствовалась чья-то другая рука. Еще во время суда над Калмыковым Док предположил, что квартира была куплена, чтобы наверняка засадить Калмыкова. Что и произошло. Но вряд ли это было единственной целью. Тут угадывалась какая-то более сложная многоходовая комбинация с дальним расчетом. Механизм ее был совершенно неясен, но итог налицо: Мамаев знал, что его жизни угрожает опасность. И очень серьезная. Во время разговора со мной в поселке «новых русских» на Осетре он хорохорился, но я-то видел, в каком он состоянии. Сказать, что он встревожен, значило не сказать ничего. Он понимал, что против него сделан сильный ход. Той же картой, которую он считал отыгранной. Эта карта была — Калмыков.