Тачку я оставил возле поселкового магазина и двинулся пешком через березовую рощу, золотым облаком сиявшую среди унылых заборов. Нужный мне дом оказался сразу за рощей. Перед калиткой нетерпеливо топтались два работяги-строителя в замызганных спецурах, жали на кнопку звонка. Между ними стояла сорокалитровая фляга с потеками зеленой краски. Не нужно было обладать дедуктивными способностями, чтобы понять: краска приватизирована на какой-то из местных строек и сейчас будет реализована за сумму, кратную стоимости бутылки.
На звонок никто не выходил. Работяги начали стучать, сначала деликатно, потом громче. Калитка открылась, выглянул маленький лысый старик в затрапезе, в резиновых опорках, с навозными вилами в руках, колючим взглядом окинул работяг:
— Чего вам?
— Батя, позови генерала, дело есть! — обрадовались они.
— Нет генерала, — буркнул старик.
— А когда будет?
— Не докладывал.
Матерясь, они подхватили флягу и поволокли ее к следующему дому. Старик перевел вопросительный взгляд на меня.
— Я хотел бы видеть генерал-лейтенанта Лазарева.
Он немного помедлил, рассматривая меня, и посторонился:
— Заходите. Я Лазарев.
От калитки к дому вела уложенная плитами дорожка. Плиты просели, их затянуло землей. Генерал подвел меня к покрытому старой клеенкой столу с вкопанными скамейками, побренчал рукомойником у крыльца и ушел в дом. Я осмотрелся.
Участок был большой, запущенный. Дом тоже выглядел серым, бесхозным. На участке росли сосны и несколько старых яблонь. К ним генерал-лейтенант Лазарев и возил навоз. Листья с яблонь давно облетели, но яблоки были не сняты, краснели на голых черных ветках, валялись в траве. Было непонятно, для чего удобрять яблони, если не убирать урожай. В этом была какая-то разрегулированность жизни, рассогласованность механизма, каждая из частей которого работает сама по себе.
Через некоторое время Лазарев вернулся. Крепкая лысая голова и синий спортивный костюм с двойными белыми полосками, в который он переоделся, делали его похожим на старого тренера некогда знаменитой команды. И выражение его лица было как у тренера, к которому пришли за советом. Явились, вашу мать, когда довели команду до ручки, раньше нужно было просить совета.
Он устроился за столом и кивнул:
— Слушаю.
— Почему у вас нет охраны? — спросил я.
— Зачем мне охрана?
— Вы секретоноситель.
— Кто сейчас охраняет секреты! Сами раздаем. В НАТО мечтаем вступить. Россия — полноправный член НАТО. Полноправный с Лапландией!
С этим было все ясно. Если я не хотел увязнуть в болоте современной политики, а этого я не хотел, следовало срочно заныривать в глубины истории. Поэтому я поспешно сказал:
— В подольском архиве мне рекомендовали вас как человека, который знает об афганской войне все.
— Всего не знает никто.
— Меня интересует только один эпизод. Что произошло четырнадцатого декабря восемьдесят четвертого года на аэродроме в Кандагаре? Верней, что произошло, я знаю. Было взорвано несколько наших самолетов. Но не знаю почему. Не знаю, что за этим последовало. И главное — как это сказалось на судьбе майора Калмыкова.
Генерал нахмурился.
— Кто вы такой?
— Сотрудник частного детективно-охранного агентства «МХ плюс», — представился я и предъявил красную книжицу, очень солидную.
— Пастухов Сергей Сергеевич, — прочитал Лазарев и сличил мою физиономию с фотографией. — Как вы меня нашли?
— Ваш адрес дал мне генерал-майор Голубков. В Афганистане вы с ним встречались. Он служил в армейской разведке. Он сказал, что вы его, возможно, помните.
— Помню. Но не помню, чтобы я давал ему свой адрес.
— Он узнал его по своим каналам. Сейчас он начальник оперативного отдела Управления по планированию специальных мероприятий. Он предупредил меня, что вы захотите проверить мои слова. Дать вам его телефон?
— Не трудитесь, — буркнул Лазарев и встал.
Отсутствовал он минут пятнадцать. Когда вернулся, взгляд у него был уже не таким колючим.
— Все правильно, — сказал он, возвращая удостоверение. — Чем занимается ваше агентство?
— Охраняем тех, кто нас нанимает. Выполняем конфиденциальные поручения.
— Следите за неверными женами?
— Пока не приходилось, но почему нет?
— Дожили. Капитан спецназа шарит в чужих постелях. Почему вас заинтересовал майор Калмыков?
— Некоторое время назад нас наняли его охранять.
— Вас? Наняли? Его? Охранять? — переспросил Лазарев с таким выражением, будто я сообщил ему что-то совершенно невероятное.
— Это была всего лишь мера предосторожности, — объяснил я.
— Какое время назад?
— Около двух недель.
— Точней! — потребовал он.
— С двенадцатого по пятнадцатое сентября.
— Голубков знает, зачем вы меня искали?
— Нет, — честно ответил я. — Он занятой человек. Я не стал его грузить своими проблемами.
— Убирайся, парень, — ровным голосом приказал Лазарев. — Если бы Голубков не сказал, что ты свой, я бы вызвал патруль. И с тобой разбирались бы особисты. Все. Свободен.
— Как скажете, господин генерал-лейтенант, — обескураженно пробормотал я. — Но...
— Товарищ генерал-лейтенант! — рубанул Лазарев.
— Прошу извинить, товарищ генерал-лейтенант. Я не хотел вас обидеть. Но мне было бы легче жить, если бы я знал, чем вызван ваш гнев.
Он посмотрел на меня белыми от ненависти глазами.
— Тем, сукин ты сын, что никакого майора Калмыкова две недели назад ты охранять не мог! Майор Калмыков был расстрелян в Пешаваре контрразведкой Ахмед Хана в ноябре восемьдесят восьмого года! После трех месяцев пыток! После трех месяцев таких пыток, какие тебе, щенок, в страшном сне не приснятся! Он погиб, как герой! Он был мне, как сын. Он был мне, как родной сын! Его сожгли в извести. А теперь пошел вон.
Голубков предупредил меня, чтобы при встрече с Лазаревым я ненароком, хотя бы из вежливости, не стал расспрашивать его о семье. У него было два сына, оба офицеры. Старший погиб в Кабуле во время штурма дворца Амина. Младший сгорел в бэтээре в Грозном в 95-м году. Этого удара жена не выдержала, она повесилась, а сам Лазарев подал в отставку и с тех пор жил бирюком.
Я подождал, когда генерал-лейтенанта немного отпустит, и достал из кармана фотографию Калмыкова, сделанную в Лефортово после ареста. Этим снимком из следственного дела снабдил нас президент Народного банка Буров, отправляя в Мурманск. На всякий случай. Чтобы мы не спутали Калмыкова с кем-нибудь другим.
— Посмотрите на этот снимок, товарищ генерал, — предложил я.
— Уйди, парень, — не поворачивая головы, попросил он.
— Уйду, — пообещал я. — Но вы сначала взгляните.
Он нехотя, только чтобы отвязаться от меня, бросил взгляд на фотографию и тут же схватил, впился в снимок глазами.
— Это он? — спросил я, хотя спрашивать было не нужно.
— Когда? Когда сделан снимок?
— Там указано время.
— Девяносто восьмой год, — прочитал он. — Что это значит?
— Это значит, что вы поторопились его похоронить. Откуда вы узнали, что он расстрелян?
— Донесла агентура.
— И вы поверили?
— Мы перепроверили донесение по всем каналам! Этот снимок — фальшивка!
— Нет, товарищ генерал, не фальшивка, — возразил я. — Снимок сделан в следственном изоляторе «Лефортово». Два года назад майор Калмыков был осужден на шесть лет строгого режима как наемный убийца.
— Майор Калмыков не мог быть наемным убийцей!
— Я не сказал, что он наемный убийца. Я сказал, что он был осужден как наемный убийца. О суде над ним была даже передача по телевизору.
— Он сейчас...
— Да, жив. Жив и на свободе. Но он недолго останется на свободе, если вы не захотите ответить на мои вопросы.
— Смотря на какие вопросы.
— Что произошло четырнадцатого декабря восемьдесят четвертого года на советском военном аэродроме в Кандагаре?
Генерал цепко, остро впился в мое лицо глазами, как бы пытаясь понять, откуда мне это известно. Но не понял, а спрашивать не стал. Сработала профессиональная выучка. Он привык к тому, что никто никогда прямо не отвечает на прямые вопросы. Но на мой вопрос ответить было нужно. Он ответил: