«Обида будет великая нашему Острогорову! — подумал Бурнин. — Не к добру это в штабе. Ведь так все сработаны были, так как-то сжились».
Гул зенитных орудий в районе дороги умолк. Они тронулись дальше. Генерал продолжал расспрашивать Бурнина. Вопросы его касались не только новых родов оружия, он спрашивал и о характере и степени боевой подготовки поступающих пополнений, об отношениях между командирами в штабе армии…
Глубокой ночью они повернули с шоссе на сельский большак, на котором машину бросало, как лодку в высокой волне.
— И много таких дорог? — спросил Балашов. — Большинство?
— Пожалуй, — ответил Бурнин.
В ту же минуту, спустившись в лощину, машина захлюпала в вековечном болотном месиве, и вся колонна остановилась. Оказалось, что впереди застряли машины с боепитанием. Водители во мраке ночи вдоль дороги рубили деревья и подстилали гать.
— А если завтра идти в наступление, товарищ майор, ведь на эти дороги ляжет тройная и четверная нагрузка… Как же тогда? — вдруг задал вопрос Балашов таким тоном упрека, как будто именно он, Анатолий, и был виноват в том, что наши дороги так плохи.
— Тут ополченские части стоят, товарищ генерал, — невольно оправдывая кого-то, возразил Анатолий. — Эта дорога — их дело, не нашего, а Резервного фронта.
— А в нашу армию тут же идет боепитание?
— Частично. Процентов на двадцать пять.
— Н-да… Значит, удельные княжества на Руси? — иронически вздохнул генерал. — Пойду размяться, — сказал он, выходя из машины.
— Все по-старому! — ворчал генерал, наблюдая работу шоферов на дороге. — Да, по-старому… А по-старому-то нельзя! Сегодня подгатим, а завтра опять подгадим… Все авось да авось, а с авося-то как бы не сорвалось!
— Так точно, товарищ начальник! — неожиданно громко выкрикнул рядом какой-то боец, не разобрав в темноте знаков различия на петлицах Балашова.
— Что «так точно»? — спросил генерал.
— Складно сказали, а складное слово-то молвится неспроста: в нем правда! Каждую ночь вот так — то в одной, то в другой лощинке, а Смоленщина вся на увалах да на лощинках… Вот то-то! Нешто так навоюешь… На прошлой неделе в такую же вот грязюку диверсант колючек насыпал — десять машин из строя! Вот те авось!
— Вот так, товарищ майор! — словно опять-таки укоряя Бурнина, сказал его спутник.
И Анатолий был рад, когда под утро они добрались наконец до штаба фронта, куда прежде всего явился вновь назначенный генерал.
В тот же день, уже в штабе армии, Бурнину довелось быть случайным свидетелем первой встречи Острогорова с Балашовым, когда тот вошел в избу, занимаемую начальником штаба.
— Вот видишь, прислали меня, — поздоровавшись, виноватым каким-то тоном сказал Балашов.
Угрюмый и угловатый, смуглый до черноты, от притока крови к лицу Острогоров почернел, казалось, еще больше. На его худой шее, как челнок, вверх и вниз засновал кадык.
— Ну что ж, поработаю под твоим руководством, — сказал Острогоров, и эти его слова прозвучали каким-то насмешливым вызовом.
— Я, Логин Евграфович, не сам напросился на эту должность, — резко вспыхнув, сказал Балашов. — Назначил Генштаб. Я ехал и волновался. Ведь я человек, что называется, «необстрелянный», мне бы к тебе под начало, а член военного совета Ивакин и командарм Михаил Михайлович встретились мне в штабе фронта, подбодрили. Говорят: у тебя, мол, помощник будет опытный, умный, мол, ты не робей! Я так обрадовался, что буду работать со старым товарищем…
Острогоров от этих слов его будто смутился.
— Ты, Петр Николаевич, не так меня понял как-то, — возразил он. — Да что ты, право! Я тоже рад…
Но, несмотря на явное желание Острогорова найти новый тон, он так и не поднял глаз. Со своего огромного роста он, стоя у стола, смотрел не в лицо собеседника, а в карту, лежавшую перед ним.
«Может быть, в самом деле это уже неотъемлемая и неодолимая штабная привычка — смотреть в карту», — думал Бурнин. Он чувствовал себя среди них не на месте и ускользнул при первой возможности, оставив своих генералов наедине, чтобы по приказанию Острогорова подать материалы для информации нового начальника штаба детально о всей обстановке.
«Ничего, — думал он, утешая себя, — обойдется! Поговорят, припомнят былое, сойдутся, сдружатся!»
Обстановка и состояние армейских частей в момент, когда Балашов принимал штаб армии, были сложные.