Дыма не становится меньше, но меня это не останавливает. Я продолжаю, обливаясь потом и чувствуя першение в горле, продолжаю, пока не угасает последний язычок пламени, последняя искра. Я это сделала.
Огонь потушен, а значит, от главной угрозы мы избавились. Ну, не считая токсичных газов, которыми мы дышим. Мне нужна маска, нам всем нужны маски, потому что от куска влажной ткани, который прижимаешь к лицу, толку мало. Собственная безопасность прежде всего – по крайней мере, этому нас учили. Но сейчас я думаю иначе. Я не пойду за маской. Не могу, хотя и понимаю, что поступаю безрассудно.
С трудом дыша, отбрасываю покрывало и захожусь в таком кашле, что, кажется, выкашляю легкие. Лора тем временем пробирается к Нэшу, пытаясь его освободить, что-то говорит. Я знаю, что сейчас происходит с Лорой. Потому что разделяю ее чувства. Меня раздирает желание броситься к Митчу, но разум удерживает. Рядом с Митчем, посреди лифта, в луже крови, лежит пациент, которого привезла «скорая», его придавило каталкой. Неподалеку от него Джордж, который сегодня помогал нам не покладая рук. Я мало с ним общалась, да и Лора тоже: он работал только в неотложке и наши графики редко совпадали. Джордж был довольно тихим, лишь иногда ворчал, но никогда не грубил и хорошо справлялся с работой. Боже, это мой знакомый. Мой коллега. Проклятье…
Меня бросает то в жар, то в холод, еще немного – и я сойду с ума. Кажется, после взрыва прошла вечность. Мы двигаемся словно в замедленном темпе, пока все вокруг рушится и распадается на куски. Но на самом деле счет идет на минуты. Секунды.
Мгновения.
– Я прибежала так быстро, как смогла, – слышу рядом. Даже не оборачиваясь, знаю, что это Зина. Ее мелодичный, успокаивающий голос невозможно спутать ни с одним другим. К тому же Зина – единственная, кто в критической ситуации не сыплет ругательствами.
– Позаботься о Джордже и найди кого-нибудь, кто займется пациентом «скорой», – говорю я, надеясь, что это звучит не слишком грубо или высокомерно. В конце концов, Зина прекрасный врач и знает, что делать. Но я не могу оставить Митча. Мне нужно к нему, и плевать, что это обо мне говорит как о человеке, как о враче.
Плевать.
Я спотыкаюсь о железный штырь, падаю, но мне все равно. Заставив себя подняться на четвереньки, подползаю к Митчу. Собираюсь коснуться его, но рука, словно приняв собственное решение, ложится на шею пациента, которого везли в операционную, пытаясь спасти, и из-за которого мои друзья оказались в лифте.
Пульса нет.
Впрочем, дело даже не в пульсе. Взрыв мало что оставил от его лица, тело придавило каталкой. Мужчину госпитализировали в критическом состоянии. Но после случившегося…
У бедняги не было шансов.
– Он мертв, – говорю я и, услышав «да», понимаю, что до Зины долетели мои слова. Вижу, как уверенно и спокойно она осматривает Джорджа.
Снова поворачиваюсь к Митчу. Откашлявшись, тру глаза, но это оказывается ошибкой и проходит несколько мгновений, прежде чем мне удается сфокусировать взгляд. Вонь, духота, царящий вокруг хаос, мигающий свет… Лифт кажется пастью чудовища, которое вот-вот поглотит нас.
Чувствуя, как бешено колотится мое сердце, нащупываю пульс Митча и проверяю, дышит ли он, – сама невольно задерживаю дыхание. Ничего не могу с собой поделать.
Наконец чувствую слабое биение сердца, вижу, как вздымается и опускается грудная клетка. Всхлипнув от облегчения, едва сдерживаюсь, чтобы не броситься Митчу на грудь. Больше всего мне сейчас хочется обнять его – и закричать.
Митч дышит.
Его сердце бьется.
А ведь он мне даже не нравится. Он как ребенок. Раздражает и выводит меня из себя.
Но если Митч умрет – неважно как и почему, – клянусь, я верну его к жизни, только чтобы прикончить собственными руками. Подумать только, до чего он меня довел, сколько страха я из-за него натерпелась….
Я верну его… Это решение придает мне сил и заставляет сосредоточиться на работе.
Митч без сознания, его глаза закрыты, и не будь он покрыт сажей, синяками и кровью, можно было бы подумать, что он спокойно спит.
Пока я освобождаю необходимое для осмотра пространство, замечаю, что мои штаны стали влажными на коленях. Видимо, пропитались кровью. Вдобавок я чувствую, как осколки и обломки впиваются в кожу.