Кафе «Рюмочная» с соблазнительным запахом вяленой рыбы, доносившимся, когда кто-то открывал дверь. Ядовито-зелёное графитти на стене. Кошка, свернувшаяся клубком на капоте Тойоты.
— Похоже на свидание, — хихикает Лена и берёт Арса за руку. Очень естественным движением, как будто их руки разъединились по какому-то недоразумению, и она старается поскорее положить ему конец. Лена ни разу не касалась его вот так, намеренно и надолго, и Арс чувствует, как внутри поднимается что-то значительное. Возможно, не только внутри.
Наверное, она держала его руку немного по-детски, непривычно, как будто вела за ручку ребёнка, но всё равно, до чего хорошо!
Каким-то образом они выходят на набережную, и, наблюдая след, расходившийся за кормой пароходика, Арс неожиданно для себя ляпнул:
— Не так-то просто поцеловать девочку, когда она тебе по-настоящему нравится.
А если до этого ты девочку в губы вообще не целовал, то это просто катастрофа, — ехидно закончило сознание. Арс не сказал этого вслух. Это было бы чересчур.
Лена выпускает его руку.
— ЧТО ты сейчас сказал?
— Ничего. Просто задумался.
— О ЧЁМ задумался?
— Не твоё дело, — бурчит Арс и прячет руки в карманы. — Да откуда я знаю? Задумался и всё.
Он понимает, что оправдывается, и замолкает, угрюмо комкая в кармане старый трамвайный билет. Лена требовательно и сердито смотрит на него, сжимая кулачки, будто мечтает задать ему хорошую взбучку. В уголках губ собрались складки, мочки ушей порозовели, словно приготовились покраснеть, а кончик носа наоборот стал очень белый, будто к нему прикладывали ледышку. Арса это слегка рассмешило.
Заглядывает в глаза, пытливо и жадно скрещивая взгляды, словно шпаги в фильме про мушкетёров. Чёрт, она опять так делает! Не делай так больше, — хотел сказать Арс. — Что в моих глазах ты нашла интересного? Это же не пространство под новогодней ёлкой и не конура со щенками.
Но вместо этого нагибается к ней и целует в мягкий рот, почувствовав резкий вкус киви, на миг ошалев — откуда он там? — и только потом сообразив, что это от фруктового льда.
— А… — сказала Лена. Заморгала, и глаза вдруг наполнились влагой.
Арс отшатывается от неё так, что едва не валится вниз, в воду.
— Ты чего ревёшь?
Слезинки ползут по щекам, как две большие улитки.
— Ничего. Давай ещё раз. Только на этот раз я буду готова.
Она закрывает глаза и слегка открывает липкий от мороженого рот.
И Арс целует её ещё раз, не колеблясь и не рассуждая, положив на затылок тёплую ладонь.
На деле выходит, как обычно, далеко не так, как задумывалось. Арс пишет песни, большинство их остаётся у него в блокноте или в кассетном японском диктофоне. Лена напевает им какой-то мотив, чаще всего без слов, просто поток звуков и интонаций, выстроенных таким образом, что получалась мелодия. Семён подхватывает её, насвистывает, чтобы не забылась и не потерялась в суете лиц, в потоках машин и среди лотков с грушами и баклажанами. По приходу домой берётся за бас или за акустическую гитару, и за какой-то десяток минут набрасывает простенькую партию.
— У меня такое часто случается, — смущённо улыбаясь, говорит Лена. — Приходит на ум мелодия, вроде и симпотная, и напою сама себе, чтобы не забыть. И людям понравится — иногда подходят, спрашивают, что за песня. А я стою, как дура, улыбаюсь. И пока придумываю что ответить, в голове р-раз, и пусто. Обидно, хоть плач, на самом деле.
Иногда приходят слова. Они проскакивают посреди мелодии стихийно, будто смешные чёртики, иногда только показывают рожки, а иногда лезут из всех щелей, превращаясь в неуклюжую, без начала и конца и с торчащими во все стороны углами, но песню. Например, так:
— мурлыкает себе под нос Лена, разглядывая рисунки цветными мелками на асфальте набережной.
Запинается. Заметила. Медлит секунду и неуверенно продолжает:
— совсем уж тихо заканчивает она. Косится по сторонам, поправляет волосы. Она сама по себе, а песня — сама, да они и вовсе незнакомы… какие ещё мурашки?
Они часто ходят куда-то, все вчетвером. В кино или гулять по городу, шагая с холма на холм и перешагивая трамвайные пути. Не то чтобы стали друзьями, просто стихийно собираются у чьего-нибудь подъезда, и вместо того чтобы сидеть за инструментами, как серьёзные «Роллинги», сочинять музыку, топают в произвольном направлении. Лена скачет впереди, тормоша пензенские подворотни и дворы на предмет чего-то вкусного, яркого, как апельсиновые корки, мычит себе под нос что-то сложное, антропоморфное, но местами удивительно мелодичное.