Семён подавился чаем.
— Ты сделал что?
— Сказал, что нам всем по восемнадцать, а паспорта они не спрашивали. Видно, им катастрофически не хватает людей. Так что ничего не планируйте на послезавтра.
— Зачем? — спрашивает Лена. — Я не пойду.
Арс смотрит на неё и говорит похожим на дверцу сейфа голосом:
— Это ещё не всё.
— Догадываюсь, — бормочет Абба.
Все напряжённо ждут продолжения. Арс что-то задумал. Он говорит:
— Мы там сыграем. Выйдем самыми последними, когда все закончат. Начнут расходиться, и нас отправят на сцену, чтобы разобрать аппаратуру. У нас будет время отыграть пару песен.
— Час от часу не легче… — бормочет Абба. — Ты не мог сначала посоветоваться с нами?
— Я не хочу, — говорит Семён. — Не пойду туда.
— Что скажет бабушка? — заканчивает за него Арс.
— Да, — с жаром кивает Семён. Обеими ногами влезает в приготовленный для него силок.
На лице Аббы как чернильное пятно расползается ухмылка. Ему стыдно, но глядя на то, как Семён надувается от обиды, как мокро блестят глаза, он не может перестать улыбаться. Веснушки на его лице похожи на сигаретные ожоги.
Лена смотрит на Арса как на насекомое. Отворачивается и перекладывает к себе на колени развалившегося на кресле кота, и кот, как большой знак презрения, глухо урчит у неё на руках. Улыбка Аббы становится ещё шире — так-так, кто-то с кем-то у нас теперь не разговаривает.
— Ребята, — говорит Арс. Он вскакивает, прохаживается мимо них, скрипя босыми ногами. — Кто же вы тогда, если уже заранее боитесь? Это же совсем не страшно — играть и петь. Мы так десятки раз делали. И перед другими людьми, на улице, тоже. Теперь есть шанс сыграть на большой сцене! Настоящей!
Он смотрит на каждого поочерёдно.
Все молчат. У каждого на этот счёт есть что сказать, но молчат. Никому не охота, чтобы его обвинили в трусости.
— Нас арестуют, — наконец говорит Семён. Голос его набряк и потяжелел.
И Арс на нём срывается.
— Не арестуют. Может быть, дадут неплохого леща. А ты, так и будешь до конца жизни думать — что подумает мамка?
Семён раздувается, как будто воздушный шарик, который наполняют водой, под тонкой кожей проступают синие вены. Кривит губы.
— Каков план? — спрашивает Абба, пока не разразилась катастрофа.
— Мы с Сёмой возьмём гитары. Барабаны там наверняка останутся.
— Не уверен, что нас к ним подпустят.
Арс улыбается.
— Я сказал, что мы сумеем разобрать установку.
Веских доводов не остаётся, и Абба качает головой.
— Это самоубийство. Так же как бросаться со штыками на немцев. Мы же не на войне. Мы живём в мирное время, когда каждый может заниматься, чем хочет. Зачем эти самоубийственные выходки?
— Ты просто трусишь, — голос Арса вязкий от напряжения. Он словно уже на войне, отбивает атаки со всех сторон.
— Просто не хочу лишних проблем.
Арс закипает. Того и гляди начнёт свистеть хором поющих молекул.
— Не хочешь? Теперь это называется так?
— А в нос? — с угрозой говорит Абба. Его волосы струятся по вискам и лбу, как жидкий огонь. Лицо горит, а костяшки пальцев белые, как речные камешки. Губы наливаются кровью, между ними белеют зубы.
— Так, ну хватит! — Лена обращает к ним дёрганое, бледное лицо. Слёз пока нет, но все видят, что они уже на подходе. — Мальчики!
Она вскакивает, сталкивая кота с кота с коленей. Исчезает в коридоре, хлопает дверь в ванную, слышно, как шумит вода.
Эта вода и потушила огонь. Мальчишки стоят и смотрят друг на друга, в воздухе между ними липкий нервный коктейль из пота. Семён подходит к окну, чтобы открыть форточку. Смотрит на стройку внизу. Люди с такой высоты похожи на пластиковых китайских солдатиков. Он говорит дрожащим голосом:
— Наверно, это может быть даже весело. Я думаю, один раз можно это сделать.
— Да! — подхватывает Арс. — Ну и что, что достанется потом от родителей. Мы же не в пятом классе, правда?
— Правда, — подхватывает Семён, как будто это только сейчас пришло ему в голову. — Мы же не в пятом классе. И не в шестом. Мы почти взрослые люди.
Арс хлопает его по плечу, говорит:
— Мы будем разбирать аппаратуру, приплясывая и напевая Меркьюри.
Абба испускает скрежетание, отдалённо похожее на смех. Семён набирает полные щёки воздуха, пытаясь сдержаться, но не справляется, и с облегчением трясётся от беззвучного хохота. Лена заглядывает в комнату, втягивает носом воздух.
— Вы уже подрались?
Майка на ней мокрая сверху, волосы смешно налипли на влажный лоб.
— Не дождёшься, — миролюбиво говорит Арс. — Иди сюда. Послезавтра мы выступаем.