У перехода Чиж медлит, смотрит украдкой, спрятавшись за припаркованной машиной. Умела ли мама вязать? Вроде бы нет. Да и, как ни крути, невозможно такое сотворить в одиночку – и сеть сплести, и столько кукол связать; вот они покачиваются на ветках, словно перезрелые плоды, но держатся крепко, точно сквозь дерево проросли. Когда они успели все это здесь развесить? – удивляется Чиж и сам не знает, кто эти «они». Сквозь стекла машины видно, как полицейские спорят, что делать, и вид у них растерянный. Один запускает в сеть пальцы и дергает – тонкая ветка ломается с хрустом, похожим на выстрел. Часть сетки распускается, дюйм за дюймом. Внутри у Чижа тоже что-то ломается, он не в силах смотреть, как рушат хрупкую красоту. Куклы трепещут в красных силках, словно бьются в паутине. Голова у Чижа вот-вот лопнет от обилия мыслей.
Один из полицейских достает садовый нож и начинает кромсать, и обрезки сыплются водопадом на землю. Подходит другой, с лестницей, лезет на дерево и, сорвав с ветки куклу, швыряет на землю. Это не куклы, приходит вдруг Чижу в голову, это же дети. Головастые, с темными челками и куцыми ручками-ножками. Безротые, с глазами-пуговками, и когда крохотное шерстяное тельце шлепается в грязь, Чиж отворачивается, еле сдерживая дурноту. Смотреть на это невозможно.
Он думал, что Сэди – исключение.
Изъятие детей, связанное с ПАКТом, было и остается большой редкостью.
Не такая уж это и редкость, уверяла Сэди.
Но сколько таких случаев? – спросил он однажды. Десять? Двадцать? Сотни?
Сэди, подбоченясь, смерила его взглядом.
Чиж, сказала она с убийственной жалостью, ты что, так ничего и не понял?
Вот о чем не любят говорить и уж подавно не хотят слышать: патриотизм ПАКТа замешан на угрозе. Но есть и те, кто пытается вслух сказать о том, что происходит, разобраться самим и объяснить другим. Как мама Сэди. Есть кадры, где она стоит на улице Балтимора, аккуратно обсаженной деревьями. Обычная улица, каких не счесть, только совершенно пустая – ни машин, ни людей, ни собак, одна мама Сэди в желтой спортивной куртке, с микрофоном возле рта.
«Вчера утром, – говорит она, – на эту тихую улицу в дом Сони Ли Чун пришли сотрудники полиции и забрали ее четырехлетнего сына Дэвида. За что? За то, что Соня недавно написала в соцсетях о том, как ПАКТ пытаются использовать против американцев азиатского происхождения».
Сзади к ней подъезжают две полицейские машины с выключенными фарами – бесшумно, зловеще – и останавливаются поперек улицы. Издали видно, как выходят четверо полицейских и медленно приближаются, а механическая щетка метет и метет асфальт. Не дрожит ни камера, ни голос Сэдиной мамы. «Кажется, мы привлекли внимание полиции… Я с Пятого канала, вот моя пресс-карта, мы… – Приглушенные голоса, а потом мама Сэди говорит в камеру с непоколебимым спокойствием: – Меня арестовали». Как будто это происходит с кем-то другим, а она ведет репортаж.
Микрофон у нее забирают, губы шевелятся, но звук пропал. Один полицейский, заломив ей руки, надевает на нее наручники, другой, глядя в камеру, хватается за пистолет и беззвучно выкрикивает приказы. Невидимый оператор ставит на землю камеру, и горизонт заваливается, перечеркнув кадр. Когда их уводят, камера – по-прежнему работающая – показывает только ноги: вот они движутся к верхней кромке кадра, удаляются, исчезают.
Чижу удалось посмотреть эти кадры, потому что Сэди сохранила видео на телефоне. Строго говоря, это компромат – здесь ее мама «пропагандирует, поддерживает или одобряет непатриотичные действия в узком либо широком кругу», – но Сэди как-то умудрилась заполучить копию и все эти годы упорно ее переносила с телефона на телефон. На упрощенном смартфоне, который дали ей приемные родители (Сэди в насмешку окрестила его «поводком» – мол, она всегда на связи как на привязи, и если надо, ее всегда отыщут по координатам), это видео хранится в папке «Игры». Чижу случалось видеть ее с телефоном в углу школьной площадки или в домике для игр. На экране снова и снова ее мама, невозмутимая среди хаоса, медленно уходящая в небо.
Это был первый ее арест, рассказывала Сэди, но она только пуще расхрабрилась. Стала разыскивать тех, у кого из-за ПАКТа забрали детей, уговаривала дать интервью. Пыталась узнать, где сейчас дети. Хотела заснять, как забирают ребенка; задействовав все свои связи в службе опеки, в мэрии, пыталась выяснить, кто на очереди.
Вскоре с мамой Сэди связалась по электронной почте ее начальница Мишель: кофе в выходные, поболтаем. Неофициально, с глазу на глаз. Мишель заглянула в гости с двумя бумажными стаканчиками кофе, и они устроились на кухне. Сэди маячила в коридоре, никто ее не замечал. Ей было одиннадцать.