Едва маму благополучно водворили в кухню и закрыли дверь, Викерс вышел на крыльцо, я — за ним.
— Он не признался в убийстве Дженни, если вы не поняли.
— И почему это я не удивляюсь?
Я крепко обхватила себя руками, стараясь согреться. Снова пошел дождь, капли размером с монету барабанили вокруг нас, как удары молотка.
— Секс был целиком ее идеей. Он согласился, так как хотел подзаработать — его работа приносит недостаточно. — Тон Викерса сделался язвительным. — Насильников он подобрал из числа старых приятелей отца. Видимо, это у них было общее — интерес к детям.
— Мне бы не хотелось больше об этом слышать, — сказала я, и зубы у меня застучали.
— Сказанное им подтверждает слова Пола — он делал все это ради вас.
— Господи…
— По-видимому, он никогда не считал себя достойным вас. Он вознес вас на пьедестал. Поэтому и принялся воплощать свои фантазии с юной Дженни, которая просто не знала ничего другого. Он незрелый. Неадекватный. Боится женщин. С детьми легче обращаться.
— Я понимаю, — выдавила я. — Спасибо, что объяснили.
Викерс кивнул.
— Я знаю, вы предпочли бы, чтобы я вам не говорил, но так лучше. Хорошо, что вы узнали заранее. Об этом будут сообщать, когда дойдет до суда… вам нужно подготовиться к публичности.
— Я буду свидетелем?
Я не могла вообразить себе ничего хуже, чем стоять в суде и обвинять Дэнни, глядя ему в глаза…
— Это зависит от Службы уголовного преследования и барристеров, но я не вижу необходимости в этом. Вам практически нечего сказать в связи с этим делом, не так ли? Теперь, после признания Дэнни. Вы же не видели там ничего странного?
При этих словах Викерс кивнул в сторону дома номер семь.
— Нет, — оцепенело подтвердила я. — Я ничего не замечала.
Я была поглощена собственной трагедией, не видя новой, которая разворачивалась через дорогу. Я ничем не интересовалась, никуда не смотрела. Я пропустила все признаки.
Викерс обернулся в дом и позвал:
— Анна!
Дверь кухни открылась и оттуда с облегчением, поспешно вышла женщина-констебль. Викерс повернулся и пошел по дорожке к машине. Я снова пошла за ним, натягивая манжеты джемпера на руки.
— Инспектор, я только хотела сказать… спасибо, что ничего не сказали при маме обо мне и Дэнни.
— Она настоящая леди, правда? Обладает достоинством.
— Она может быть такой, — сказала я, вспоминая множество случаев, когда она вела себя совершенно противоположным образом. Однако она действительно не подвела меня перед лицом полиции.
Отвернувшись от меня, Викерс принялся усаживаться в машину. Я встала у дверцы.
— Инспектор… завтра мне можно приехать?
Он замер.
— В смысле, на место эксгумации? Зачем?
Я пожала плечом.
— Просто, мне кажется, там должен присутствовать кто-то от семьи.
— Вы же знаете, там будет и Дэниел Кин.
Я кивнула.
— Я буду держаться от него подальше, обещаю. Я совсем не хочу с ним общаться.
Викерс поставил правую ногу в машину и мимо меня потянулся к ручке двери. Я отпрыгнула в сторону.
— Вы можете быть очень настойчивой, когда захотите. Но мне не нужно никаких сцен. Не воспринимайте это как возможность мести.
— У меня и в мыслях не было. Просто я… мне бы хотелось поехать. Быть там ради Чарли.
Он вздохнул.
— В таких случаях мы действительно стараемся уважать желания родственников. Поэтому вопреки моим принципам завтра утром я пришлю за вами Блейка. Будьте готовы к шести тридцати.
Я широко улыбнулась.
— Спасибо.
— Не благодарите меня. И наденьте резиновые сапоги, если они у вас есть. Вы слышали прогноз? Нам понадобится ковчег, если будет все так же лить.
Покачав головой, Викерс захлопнул дверцу. Я смотрела, как они уезжают, странно довольная, что именно он сообщил нам о Чарли. Я не знала, как поведет себя мама, когда новость дойдет до ее сознания, но она хотя бы выслушала ее сдержанно и поверила.
Дождь принимал все более организованный характер, набирая силу. И все равно, прежде чем уйти в дом, я заставила себя посмотреть через улицу на дом номер семь. Окна были темные, шторы задернуты. Строение имело заброшенный вид, и все мелкие дефекты, на которые я обратила внимание раньше, стали выглядеть еще хуже, словно дом начинал гнить и разлагаться у меня на глазах.
— Чтоб ты рухнул, — сказала я вслух, ненавидя его, ненавидя то, что он собой воплощал. Все эти годы ожидания. Всю эту боль.
Я по-прежнему воспринимала Дэнни Кина как чудовище, а не как жертву. Он сознательно пошел по стопам отца, хотя лучше кого бы то ни было знал, какой может нанести ущерб. Трудно оказалось смириться с тем, что через дорогу, менее чем в пятидесяти ярдах от моей двери, происходило такое катастрофическое искажение воображения, самосознания, простой человечности. Знание о произошедшем не приносило облегчения.