Погода правда мало подходила к его радужному настроению - под серым и пасмурным небом, как в теплице, застоялась душная, тяжелая жара. К тому же было уже поздно - часов девять, солнце зашло и начали сгущаться сумерки.
Заводы остались позади. Поезд свернул на массивную, плавно сбегающую вниз эстакаду, под которой тянулась широченная, кишащая старомодными машинами и людьми улица - а за ней, утопая среди громадных деревьев, высились двенадцатиэтажные жилые башни из странного зеленовато-коричневого кирпича с серебристым отливом. Несмотря на современную архитектуру, они казались очень старыми. Их окна зияли чернотой, кирпич на стенах местами выкрошился. На самом деле от пуль, а не от времени - эти руины остались после известных событий в Прозрачной Чересполосице, когда войска Ультра подавили "националистический бунт". Их презрение к гитам было столь велико, что они не стали делать это сами. Карательные части вызвали с юга Арка, они состояли из народов, пребывавших в многовековой кровной вражде с гитами. Всех подробностей Лэйми не знал, но известные ему были ужасны. Даже "императорский дождь" - поливка селений гитов горящим фосфором с бомбардировщиков - ещё не был самым худшим. После подавления мятежа множество молодых гитов выслали "на перевоспитание" в Ойрин - родную страну ойрат, на Север, за Становые Горы. Формально, они не считались заключенными, им даже платили зарплату. Они не могли только уехать оттуда.
Но в Гитограде никогда не бывало зимы. День работы на открытом воздухе и при сорокаградусном морозе у любого Ультра, да и у самого Лэйми вызвал бы только здоровый румянец на щеках. У гитов он вызывал смертельное воспаление легких. Никто из них не вернулся домой.
3.
Лэйми недовольно помотал головой. Развалины тоже ушли назад. Эстакада стала ниже, теперь за окном, по другую сторону улицы, тянулась сплошная стена древних, трех-четырехэтажных зданий, ярко и пёстро окрашенных. Этот вид был уже знаком ему и его сердце вдруг часто забилось. Он не изменился с его детства - если различия и были, он не смог их заметить. Это - как и всё прочее - показалось ему счастливым предзнаменованием.
Но, оказавшись на перроне, под нависающей, темно-серой громадой вокзала - самого большого здания, какое он до сих пор видел, - Лэйми вдруг понял, что оказался совсем в другой стране. Само давящее здание было построено, разумеется, Ультра - в типичном для них массивном и тяжеловесном стиле. Но вот внутри его были почти одни только гиты - неосвещенный, несмотря на позднее время, громадный, похожий на сумрачную пещеру зал вмещал, наверное, десятки тысяч их. Казалось, что всё население города срочно решило куда-то уехать.
Лэйми, разинув рот, смотрел на одного из гитов - рослого и красивого парня - одетого, мягко говоря, странно: его штаны состояли из двух половинок - передней и задней - соединенных шнуровкой, а между ними было видно дюйма два чистой загорелой кожи, ничем более не прикрытой. Такой же была и рубаха юноши, к тому же, чуть ниже ребер она переходила в бахрому из шнурков, почти не скрывавших стройную поясницу и мускулистый живот. Его обувь составляли легкие сандалии на босу ногу, а густые темные волосы были длинными, словно у девушки. Появись он в таком виде на улице Усть-Манне - не говоря уже о Новоойрат, столице Ультра, - первый же встречный патруль отвез бы его в психушку, где он, скорее всего, остался бы до конца дней своих.
Ультра не любили сажать людей в тюрьму или, упаси Боже, расстреливать: если речь шла о политических преступлениях, ни о каком суде, конечно, не могло быть и речи. Адвокаты требовали психиатрической экспертизы - и их требования неизменно удовлетворялись. Конечно же экспертиза показывала, что "пациенты" нуждаются в самом интенсивном лечении.
В итоге никто не мог сказать, что Ультра сажают здоровых людей в дурдом - все их пациенты занимали свои места вполне заслуженно. Тайны в этом не было - даже Лэйми знал, что полкубика простого карбофоса внутривенно могут превратить любого в самого что ни на есть натурального слюнявого идиота. Впрочем, в особенно тяжелых случаях - если "пациент" не желал заполнять пробелы в своем деле... то есть, в истории болезни, приходилось прибегать к электрошоку. Пара месяцев регулярных сеансов приводила к тому же результату. Впрочем, Лэйми старался не думать об этом: он просто знал, что есть вещи, которые не стоит делать, и слова, которые нельзя произносить.
Ошарашенный, лишь сейчас осознав, что оказался в стане цивилизации, отличной от его собственной, Лэйми допустил непростительную оплошность - поставил чемодан со всем своим барахлом на пол. Он опомнился лишь, когда какой-то парень с большими ушами и неприметным костлявым лицом подхватил его и бодро отправился дальше, даже не оглянувшись на хозяина. Возмущенно завопив, Лэйми бросился в погоню. Он без проблем настиг вора и попытался вырвать чемодан - но в тот же миг вор закричал, что ЕГО грабят. Несколько мужчин мгновенно подскочили к нему, и, пока Лэйми вырывался из их крепких рук, вора уже и след простыл. К счастью, он не был столь глуп, чтобы оставить в чемодане что-то ценное, но покупка всех необходимых в дороге вещей пробила бы невосполнимую брешь в его уже основательно подорванном Лаикой бюджете.
Схватившие его мужчины не расступались и Лэйми вдруг стало неуютно. Он осмотрелся в поисках милиции, но искать её не пришлось: к ним неторопливо подошла пара дородных сержантов. Оба, конечно, тоже были гитами. Не слушая объяснений Лэйми, они предложили ему "пройти". Без всякой охоты он подчинился - только чтобы отделаться от угрюмо глазевшей на него компании. Он уже не сомневался, что все эти люди состоят в сговоре с вором.
Его завели в неприметную дверь в торцевой стене зала - в унылую, грязную и ободранную комнату, где за конторкой скучала ещё пара сержантов, потом - в неожиданно длинный коридор, кончавшийся решеткой. До этого Лэйми не подозревал, что при каждом вокзале Союза существует отделение милиции - и несколько тюремных камер.
Конвой свернул в кабинет упитанного пожилого майора - тоже гита, разумеется. Тот вполне равнодушно выслушал его бессвязные объяснения, даже не спросив примет злоумышленников.
- Дерьмовое дело, - сказал он, когда Лэйми выдохся. Он так и не предложил ему сесть и парень стоял посреди комнаты. - Тебя кто-то встречал?
- Нет.
- Плохо. Позвони своей родне и попроси, чтобы они забрали тебя, - он даже придвинул к Лэйми свой телефон. Красный, словно рак, тот признался, что ему некому звонить. Майор вдруг оживился.