— Помоложе, чем сам Ильич.
Корнилов посмотрел вопросительно на участкового, — Леснику за шестьдесят, товарищ подполковник, — ответил тот.
— А вы, Надежда Григорьевна, видели этого дружка? Как он одевается?
— Что-то я и не скажу. Помню, плотный, форсистый, а как одет… Нет, не припомню. На голове вот малахай рыжий…
— Чего?
— Шапка, говорю, большая, мохнатая, рыжая-рыжая… Да что мы все гутарим да гутарим, — спохватилась она. — Давайте почаевничаем. Я счас, быстро. — Старуха встала, пошла к печке.
Корнилов тоже поднялся.
— Нет, спасибо, хозяюшка. В другой раз чайку попьем. Вы нас не ругайте, что от дела оторвали.
— Да какие у меня дела? — искренне изумилась старуха. — Поболтать — вот самое первое у меня дело.
— Надежда Григорьевна, — спросил Игорь Васильевич, надевая пальто. — А ружье-то вашего брата, с подзорной трубой, оно кому досталось?
— Ружье-то? — задумалась старуха. — Да никому не досталось. Никому. Степка-то, видать, или потерял его перед смертью, или продал. После смерти не нашли ружья. Сын-то мой, Славик, переискался. Думал, от дядьки в наследство останется.
— А не могло это ружье к зюзюкале попасть, к Клавдиному дружку?
— Ах, к этому-то! — закивала Надежда Григорьевна. — Да ведь он у нас пришлый. А братец мой давно уж помер. — Она задумалась. — Рази что через Главдю… Неужели Степка ее отцу ружьишко-то подарил? Они ведь тоже братья, только двоюродные.
— А что, отец Клавы жив? — спросил Корнилов.
— Помер. Года три, как помер, — старуха перекрестилась. — Был бы жив, рази допустил к себе в дом эту чучелу?
Уже в дверях он спросил старуху:
— Надежда Григорьевна, вы не вспомнили, как лесникова дружка-то звать? Того, что из Гатчины ездит.
— Так ты, миленький, и не спрашивал меня, как зовут-от. Все про одежду говорил. Мокригиным его зовут. В лесхозе он какая-то шишка.
Корнилов вышел вслед за участковым на улицу и зажмурился от яркого света.
— Закурим, что ли? — сказал он лейтенанту. — Так курить захотелось — спасу нет. — Он достал сигареты, протянул участковому. Тот начал было нерешительно:
— Да я, товарищ подполковник… — но тут же потянулся к пачке.
— Что? Еще не научился? — усмехнулся Корнилов и отдернул пачку. — И не тянись. Не поддавайся, не давай слабины. А то мало ли еще какой начальник приедет — пить научит…
Участковый смутился и стоял, не зная, что сказать.
— Счастливый ты человек, Василий, — сказал Корнилов, глубоко затягиваясь. — Если можешь, держись. Ну что, к кому теперь в гости? — И, улыбнувшись, подмигнул. Участковый тоже улыбнулся. Улыбка у него была добрая, чуть застенчивая.
— Так пойдем к старику Байбикову, товарищ подполковник. Он не мене, чем старуха, знает…
Корнилов засмеялся:
— Ну что, Василий Васильевич, считаешь, что и древних старух бывает полезно послушать? А?
Участковый смущенно развел руками.
Они тихонько пошли по дороге, махнув шоферу, начавшему заводить мотор, чтобы ждал. Накатанная санями дорога слегка поскрипывала под ногами. Воробьи трепали клочки сена — видать, недавно перевозили с поля стога. Корнилов шел и думал про винтовку, о которой рассказала Надежда Григорьевна, и о лесниковом друге, франтоватом, в мохнатой рыжей шапке. Убитый лыжник был тоже в рыжей шапке…
— Товарищ подполковник, сюда, — дотронулся участковый до руки Корнилова. — Пришли.
Они остановились у небольшого красивого дома, окрашенного яркой красно-коричневой краской, с белыми вычурными наличниками. К дому вела узенькая — двоим не разойтись — тропка. «И здесь не густо с населением», — подумал Корнилов и остановился, разглядывая старую лыжню, перечеркнувшую крест-накрест садик перед домом. В ярких лучах солнца лыжня проступала отчетливо и зримо, словно на фотобумаге, опущенной в проявитель. А ведь густой пушистый снег, валивший всю прошлую ночь, толстым слоем запорошил ее. «Солнце низкое, тень дает на малейшей неровности, — подумал Корнилов. — Старые следы всегда проступают в яркую солнечную погоду. А что, если на то место, где лыжника убили, посмотреть сверху? С вертолета? Охватить взглядом всю поляну?..»
— Товарищ подполковник…
— Сейчас, лейтенант, сейчас! — Корнилов обернулся, взглянул из-под руки на солнце. Оно было предательски низко. Но стрелки часов еще только приближались к двенадцати.
— Василек, когда нынче солнце заходит?
Участковый растерянно пожал плечами.
— Эх ты, голова садовая! — усмехнулся Корнилов.
— В пять уже темки, товарищ подполковник, — сказал лейтенант.