Я качнулся на расшатанном стуле.
— Значит… проживаю?
— Ну разумеется. И ваши эти друзья, о которых вы спрашиваете, они тоже где-то есть, — молодой полицейский, которого система, видимо, еще не полностью сожрала, как-то сочувственно вздохнул: — ваш школьный товарищ мог эмигрировать, мог умереть, да мало ли еще что… банальная ошибка, неполнота данных, ведь те старые карточки, которые оцифровывались, они тоже терялись. Есть и еще одна версия… у меня лично.
— Какая? — я с надеждой посмотрел на изнывающего от жары паренька в форме.
— На третьем курсе универа нам говорили, что в случае отсутствия данных в картотеке помимо причин, которые я вам изложил, может быть еще одна, правда встречается она крайне редко. Карточку изъяли.
— Изъяли?! — не понял я. — Как это — изъяли? Кто изъял?
Лейтенант усмехнулся, но как-то невесело. За окном пронеслась ватага первоклашек, они спорили от каком-то «скибиди» и в этот момент я почувствовал себя глубоким стариком.
— Изымают по разным причинам. Гостайна, госбезопасность, программа охраны свидетелей, пункт семь…
— Пункт семь?
— Я точно также как и вы переспросил профессора, когда он читал нам лекцию про картотеки. Потом я узнал, что обычно этот пункт семь опускают, но некоторые осведомленные лекторы продолжают информировать студентов о его существовании.
— Что это значит? — я заерзал на стуле, чувствуя, как внутри что-то екнуло. Мне вдруг стало тоже очень жарко, даже душно, хотя в джунглях Амазонки я настолько привык к постоянной жаре, что уже давно перестал обращать на нее внимание.
Лейтенант клацнул еще по паре клавиш, его лицо приняло мальчишески-удивленное выражение.
— Так и есть… пункт семь… — произнес он, покусывая изгрызенный колпачок шариковой ручки. — Впервые такое вижу, я думал… это просто такой… прикол, что ли… — Он растерянно взглянул на меня. — Значит… ваш друг…
— Что?! — не выдержал я.
— Он был на самом деле, то есть, существовал, но… теперь его нет. Я сам не знаю, что это значит, когда я спросил профессора после лекции, он сказал, что это выходит за пределы его компетенции и вряд ли нам встретится в реальной жизни, а потому нечего забивать себе голову. Но… — лейтенант помолчал, потом будто нехотя продолжил, — если хотите… если конечно… я могу попытаться узнать, что это значит.
По моей спине несмотря на жару пробежали мурашки. Хотел ли я этого? Может быть, лучше не лезть туда, куда не просят? Я вдруг увидел перед собой толстого улыбчивого Петьку, моего лучшего друга детства, услышал его заливистый смех и подумал: «А кто еще может сделать это для друга, если не я?»
— Да, — медленно ответил я и мое «да» повисло в знойной жаре неуютного кабинета.
После затянувшейся паузы — паузы, во время которой на лице лейтенанта отражались вполне понятные чувства — от отрицания, до борьбы и гнева, в том числе и желание просто послать меня три буквы (потому что так безопаснее для него самого и его карьеры), в конце концов победило любопытство.
— Ладно. Оставьте свой телефон, я узнаю, что смогу и позвоню.
Я продиктовал номер.
— За сроки не обещаю. Скорее всего, завтра, сегодня вряд ли. Ну а вам, гражданин… Антон Михайлов… я советую завязывать с выпивкой.
Я кивнул, поднялся со стула.
— Буду ждать. Спасибо вам.
В дверях я обернулся и посмотрел на лейтенанта. Тот с задумчивым видом сидел перед монитором, постукивая ручкой по столу.
Если бы я знал, что больше никогда не увижу этого молодого, искреннего и любопытного паренька, я бы никогда не ушел из отделения. Но тогда я даже не догадывался об этом. Я вышел из райотдела и тут же погрузился в стоячие волны аномальной сентябрьской жары. К райотделу подкатил «Бобик». Вышедший водила открыл заднюю дверь. Изнутри, матюкаясь, вывалился пьяный мужик. Он горланил песню Гуфа «Спонсор твоих проблем»:
«Я не уве-е-ерен, что-о-о таких можно спасти…»
— Иди, иди, — подтолкнул его взмокший от жары сержант. — И тебя спасем, и всех спасем, не сомневайся.
Глава 3
Быстрым шагом я пересек улицу и постарался как можно быстрее исчезнуть из поля зрения полицейских (от греха подальше), — для чего обогнул книжный магазин, забитый школьниками и их мамашами, спустился по длинной лестнице к парку Горького, но в сам парк заходить не стал — слишком уж шумно там было, а мне требовалось тихое уединенное место, чтобы подумать. К тому же, мне начало казаться, что за мной кто-то следит.